Лжецаревич

Иногда Станислав мысленно сравнивал эту свою «сестричку» с другою «сестричкой», с панной Маргаритой, и бедная «Маргаритка» со своими светленькими голубыми глазами и миловидным, круглым лицом казалась такою ничтожной рядом с этой царственной красавицей, что Станиславу становилось стыдно за нее.

– Что, сестричка, и тебе, видно, надоело в доме сидеть да смотреть на беготню холопов, – сказал Щерблитовский, поздоровавшись с Мариной.

– Мне все надоело… – лениво протянула панна.

– Неужели уж все. А балы?

– Балы всего больше.

– Ты чем-то недовольна?

– Пожалуй, ты прав: я, действительно, недовольна. Сегодня приедет царевич, опять начнутся пиры да балы…

– Удивила ты меня, сестричка! Я думал, что довольнее тебя нет человека на белом свете!

– Нет, ты ошибся. Иной жизни мне хочется.

– Верно, мирной, деревенской?

– Ой, нет! В глуши я умерла бы со скуки.

– Так какой же? Кажется, вы живете не скучно.

– Не скучно? Да разве это – жизнь? – презрительно надув губки, промолвила красавица. – Слышать вечно одни и те же льстивые слова, видеть одних и тех же надушенных, завитых мальчишек-панов… Ха-ха! И это ты называешь не скучной жизнью? Нет, милый мой! Я хочу иного. Это – поддельный блеск, а я хочу настоящего. Что мне из того, что предо мной склоняется десяток-другой глупцов? Мне хочется, чтобы предо мною склонились тысячи… Больше! Сотни тысяч.

Станислав еще никогда не видал Марины такою. Грудь красавицы поднималась неровно, на щеках загорелся яркий румянец, а глаза смотрели вдаль каким-то вдохновенным взглядом. Теперь она уже не казалась холодною статуей, это было живое существо, полное сильных и бурных страстей. Молодой пан смотрел на нее с удивлением.

– Так вот ты какая! – проговорил он задумчиво. – Тебе бы царицей быть, сестричка.

Панна как-то странно взглянула на него.

– Да. Я была бы недурной царицей, – тихо промолвила она.

– Вот, выйди замуж за русского царевича! Чего же лучше? – шутливо заметил он.

Марина ничего не ответила.

– Разные люди бывают на свете, – заговорил, помолчав, Станислав. – Мне, вот, все хотелось вырваться на волю из отцовского дома, хотелось жизни отведать, а теперь… теперь мне кажется, что лучшая жизнь – это та, которою я жил в глуши нашего поместья… Там приволье, тишина, мирные занятия науками…

– Фу, что за жизнь! Может ли она привлекать? – воскликнула Марина.

Юноша пожал плечами.

– Как кого. Я бы был счастлив. Особенно, если б подле меня была…

– Кто?

Станислав покраснел, как вареный рак.

– Моя сестричка Марина, – пробормотал он.

Красавица звонко рассмеялась.

– Ха-ха! Уж не влюблен ли ты в меня? А? Признаться, я не думала, что победила твое одичавшее в деревне сердце. Влюблен? А?

– Я люблю тебя… Кто же может тебя не любить? Всякий, всякий! – с жаром вскричал юноша.

– Я вижу, что я на свою голову сделала тебя светским: ты уж и в любезности пустился, – смеялась Марина. – Но за откровенность вот тебе награда… Целуй!

Она поднесла к его губам свою маленькую белую ручку.

Станислав страстно припал к ней. Какое-то новое чувство, похожее на умиление, наполнило душу Марины, когда она увидела вспыхнувшее лицо и полные счастья глаза этого гиганта-«дикарька». Она уже без улыбки слегка коснулась губами до его высокого лба и проговорила почти нежно:

– Ах, ты, мой славный дикарек!

Думали ли они, что мгновение, которое теперь переживали, будет единственным истинно светлым моментом в их жизни?

Сразу несколько холопов прибежали в сад.

– Царевич едет! – кричали они.

Панна Марина и Станислав поспешно покинули сад. Холодная жизнь опять вступила в свои права.

XXX. Она все ждет

Димитрий въехал в Самбор торжественно. Слух, что Сигизмунд признал его истинным сыном царя Иоанна, успел распространиться, и на поклон к «московскому князю», несомненно, будущему царю Руси, съехалось в дом Мнишка немало знати.

Уже успели собраться сюда и любители всякого рода событий, дающих им возможность побуйствовать, пограбить и покичиться своим молодечеством. У этих людей был своего рода нюх, который их редко обманывал, и они чуяли, что из-за этого «царевича» загорится дело немалое и они получат полную возможность половить рыбку в мутной воде. Они составляли ядро той рати Димитрия, которая образовалась спустя некоторое время.

Крики «Виват, Димитрий!» – оглашали воздух, музыка гремела. Все ликовало, лица у всех были такими радостными, будто обладатели их сами готовились занять царский престол.

Димитрий, подбоченясь, сидел на белом коне и горделиво раскланивался. Лицо его выражало удовольствие, глаза сияли. Почему же вдруг он вздрогнул и потупился? Почему вздрогнул и сидевший рядом с каким-то вельможей в карете патер Николай? Их обоих смутило одно и то же.