Лжецаревич

Эту запись Юрий Мнишек взял в конце мая[10], а в половине июня ему уже и этого показалось мало, и Димитрий выдал новое обязательство[11], дополнительное, по которому пан Юрий получал в наследственное владение два княжества – Смоленское и Северское. Заручившись такими обещаниями, Мнишек вовсе не желал медлить и торопил своего будущего зятя приступать к решительным действиям. Димитрий, однако, не торопился и только в конце лета порешил выступать. Перед выступлением он сделал смотр своему войску.

Был ясный августовский день. Легкий ветер развевал знамена и заставлял трепетать перья на шлемах. Димитрий в латах и шлеме объезжал войско. Он был задумчив. Воинский наряд более всего шел к нему, и «царевич» выглядел почти красивым.

Сердце Димитрия тревожно билось. Он сознавал, что до сих пор был только праздник, теперь наступали будни, время работы. Каковы-то эти будни окажутся? Лучше было не начинать, чем начать и не добиться: он уже привык к почету и власти; отказаться от этого – равнялось смерти. Но можно ли надеяться? У Бориса сотни тысяч воинов, а у него… И он окинул взглядом свое войско.

Вон хоругви панов. У всякого своя хоругвь, свой полк. Тут есть и «крылатые» гусары, и копейщики, и полки, устроенные по-казацки, и латники. Вон хоругвь Мнишка – тут начальствует сын пана Юрия – вон Дворжицкий, Фредро, Неборский. Это – цвет войска, надежда Димитрия. Дальше серая масса – это сброд, иногда небесполезный, чаще вредящий.

«Голь! – презрительно подумал Димитрий и попробовал приблизительно определить численность годного войска: полоса нарядных, хорошо вооруженных воинов почти тонула в массе голытьбы. – Дай Бог, чтобы набралось тысяч десять, – подумал Димитрий и тяжело вздохнул. – А там сотни тысяч. Э! Что думать!»

Он постарался ободриться.

В поле стояла глубокая тишина. Казалось, эта масса людей и коней окаменела, так она была неподвижна.

– Молодцы! – крикнул Димитрий, остановив коня.

– Виват, царевич! – вырвалось из тысяч уст.

И опять все смолкло. Этот возглас был для царевича лучшим лекарством.

«Э! С такими людьми можно дел натворить!» – подумал он, весело улыбнулся и тихо тронул коня.

– Ба! И ты тут?! Вот, не ждал! – воскликнул Димитрий, поравнявшись с одним из воинов.

На него из-под шлема смотрело угрюмо, почти злобно, красивое молодое лицо Станислава Щерблитовского.

– Не сердишься, значит, за мазурку? Ну, молодец! Служи хорошо, я тебя не забуду, – сказал царевич, отъезжая.

Пан Станислав проводил его недобрым взглядом и мрачно усмехнулся.

– Уж я-то тебе послужу! – пробормотал он сквозь стиснутые зубы.

Царевич в это время всматривался в лицо одного воина. Он положительно где-то его видел, но где – не мог припомнить.

– Где мы с тобой встречались? – спросил царевич воина.

Тот покачал головой.

– Нигде, царевич! Я тебя, конечно, видал, но ты меня – вряд ли: я недавно и сюда-то приехал.

– Нет, я тебя видел, – убежденно проговорил Димитрий и на мгновение задумался.

И в это время ему представилась лунная зимняя ночь, вой волков, двое путников, шум побоища.

– А! Вспомнил! – воскликнул он. – Не диво, что ты меня не помнишь – я видел тебя полумертвым. Не знаешь, жив ли боярин Белый-Туренин?

Спрашиваемый с удивлением смотрел на «царевича». Откуда он знает и его, и боярина?

– Да, жив и здоров, – ответил он.

– Увидишь, поклонись ему от… путевого товарища! – с улыбкой проговорил царевич и отъехал.

«Вряд ли скоро я увижу боярина!» – подумал Максим Сергеевич – это был он.

Отъехав недалеко, Димитрий опять остановился.

– Это ты, кажись, слухи пускал глупые про мою нынешнюю невесту, панну Марину, а? – сказал Димитрий, довольно неласково смотря на побагровевшее лицо тучного пана. – Будешь хорошо служить – я все позабуду, ну, а если плохо – смотри, поблажки не дам.

И Димитрий, громко смеясь, отъехал от оторопевшего, испуганно мигавшего глазами пана Чевашевского.

Достигнув середины войска, царевич остановился и скрестил руки на груди.

– Товарищи! – заговорил он с чувством. – Товарищи! Вас немного, но вы храбры – храбрым сам Бог помогает! Помогает Он и тем, кто стоит за правое дело, а вы за него стоите. Мы победим, товарищи, или… умрем. Иного нет. Кто может желать иного, тот пусть выйдет теперь же из этих рядов и удалится: он – не брат вам и мне не товарищ. Можно ли звать товарищем труса?

Он помолчал минуту.

– Никто не вышел? Итак, все со мною к славе и чести, к смерти или победе! Завтра в поход на Русь! И да поможет нам Бог! – царевич поднял руку к небу.

– И да поможет нам Бог! – крикнули тысячи голосов.

Димитрий обнажил саблю.

– Над нею клянусь победить с вами или умереть с вами! Что ваше – то мое, что мое – ваше! – сказал он.

– Клянемся, клянемся! Виват, царевич! Виват, Димитрий! На Русь, на Москву! – среди звона оружия ревели тысячи голосов.

На другой день 15 августа, войско выступило к Киеву. Там присоединились к войску две тысячи донских казаков, приведенных паном Михаилом Ратомским.

В половине октября самозванец перешел русскую границу.

Часть вторая

I. Не от мира сего