Лживая птица счастья - 2 (СИ)

После ссоры в Капитолии тем же вечером Кравчинский прислал ей в качестве извинения громадный букет цветов, к которому прилагался увесистый футляр с ожерельем. Судя по шлифованным драгоценным камням и старинной оправе, оно имело историческую ценность и, скорей всего, стоило целое состояние. Тем не менее Тамара была непреклонна. «Банальщина! Цветы и безделушка. Нет, дорогой мой, слишком дёшево ты меня ценишь», — холодно подумала она и, подозвав посыльного, который терпеливо дожидался её ответа, отправила ожерелье обратно. Цветы она выбросила в окно, зная, что Кравчинский это видит.

«Просто замечательно!» — обрадовался он и, отняв бинокль от глаз, снова отправил посыльного к ней, только на этот раз с купчей на престижное поместье стоимостью в несколько сот миллионов. Тамара снова подошла к окну и демонстративно порвала документы.

«Да ты ж моя прелесть!» — умилился Кравчинский и махнул поджидающим стилистам.

— Давайте, время пришло. Моя Ассоль ждёт своего капитана Грея.

При виде плывущего к ней корабля с алыми парусами и застывшей фигуры на капитанском мостике, Тамара поначалу разочарованно фыркнула, но, когда дирижабль приблизился настолько, что можно было разглядеть детали, она всё же улыбнулась.

Вопреки ожиданиям, Кравчинский явился к ней не в образе романтичного капитана Грея. Подбоченившись, там стоял дон Кихот Ламанчский, причём во всей своей красе, то есть в ржавой погнутой кирасе, побитом морионе и шарообразных полосатых штанах до колен, переходящих в чёрные дырявые чулки. Башмаки были под стать остальному одеянию — украшенные шпорами и загнутыми носами, они хлюпали подошвами, прося каши. За плечами рыцаря печального образа развевалась пурпурная тряпка, испещрённая пятнами и дырами; причём, судя по шёлковой плотной ткани, плащ знавал лучшие времена, но явно не в этой исторической эпохе.

Раздутый от ощущения собственной важности, реинкарнированный дон Кихот шагнул с причалившего дирижабля и, запутавшись в шпорах чудовищного размера, плашмя рухнул на землю. При виде громадного отпечатка босой ноги на его заднем фронте, суровая Дульсинея наконец не выдержала и засмеялась.

«Ну вот! Классика никогда не подводит — она на все времена», — усмехнулся Кравчинский и, освободившись от маскарада, поправил галстук. В смокинге и всём, что к нему прилагалось, он смотрелся истинным аристократом, впрочем, он им и был, причём не только по деньгам, но и по крови. Стилист успел ещё раз махнуть щёткой по его аккуратно уложенным густым волосам и он, взяв коробочку с кольцом и алую розу, с торжественным видом направился ко входу в дом.

Шутовство и розыгрыши кончились. На этот раз, делая предложение, Кравчинский впервые в жизни волновался. Интуиция говорила ему, что Тамара может отказать, чего он никак не мог допустить: слишком уж высоки были ставки. «Хватит меня пилить, — сказал он матери, недовольной его выбором. — Если тебе нужна невестка-еврейка, пусть моя сестрица сделает операцию по смене пола, как она грозится, и осчастливит тебя, а меня уволь. Пора уже уяснить, что при выборе женщин я руководствуюсь лишь своими хотелками. Но пусть тебя утешит то обстоятельство, что приданое, которое принесёт мадам Сабурова, не просто велико, оно чудовищно велико». Это был весомый аргумент, и Полина Разумовская сменила гнев на милость. «Хорошо. Я не встану на пути твоего счастья, но будь добр привести свою шиксу в надлежащий вид. «Я не собираюсь краснеть за неё перед людьми», — сказала она и бросила горделивый взгляд в зеркало. — И не спорь со мной! Мой милый, ты посмотри, мы же с ней выглядим ровесницами».

Одетая в нарядное светлое платье Тамара ждала его в вестибюле первого этажа. Стоило Кравчинскому увидеть её лицо, и он понял, что зря волновался.

Не дожидаясь, когда он сделает ей повторное предложение, Тамара подошла к нему и, забрав кольцо, сама надела его на палец.

— Я так понимаю, ты собрался устроить семейный ужин. Идём, — сказала она и, взяв его под руку, приподняла бровь, мол, в чём дело?

— Извини, — спохватился Кравчинский и повёл её выходу.

Оценив комичность положения, он утробно хрюкнул. Это было впервые, когда брачной инициативой владела женщина, а не он.

— Дорогая, можно я ещё подумаю, жениться мне на тебе или нет? — спросил он, состроив жалобную мину.

— Нет! — отрезала Тамара. — Я хочу, чтобы наш ребёнок имел законное происхождение.

Обрадованный Кравчинский подхватил её на руки.

— Это правда?

— Чистейшая, — кивнула Тамара. — Уже три недели.

По лицу Кравчинского прошла тень, и она с лаской коснулась его щеки.

— Не переживай! Я знаю о вашем семейном проклятье, но даю тебе слово, с нашим ребёнком всё будет в порядке. Никто не посмеет его коснуться даже пальцем, тем более похитить или убить.

— Ты и об этом знаешь? — неприятно удивился Кравчинский.

— Да, — Тамара прижала палец к его губам. — Тсс! А ещё я знаю, кому нужно предъявить счёт за это, — сказала она ему на ухо.

— В таком случае ты сокровище, дарованное мне самим Богом.