Лживая взрослая жизнь

Всякий раз, заслышав шум автомобиля, я косилась в сторону, надеясь, что сейчас появятся Розарио и Коррадо и похитят меня, но в то же время я боялась, что тетя опять начнет орать и рассердится. Мы пришли в церковь, где было на удивление многолюдно. Я сразу подошла к кропильнице, помочила пальцы в святой воде и перекрестилась, прежде чем Виттория принудила меня это сделать. Пахло цветами и человеческим дыханием, раздавался негромкий гул; как только кто-то из детишек заговаривал громко, его шепотом успокаивали. За столом, поставленным в глубине центрального нефа, я увидела стоящего спиной к алтарю дона Джакомо: он эмоционально завершал свою речь. Казалось, он обрадовался нашему появлению и, не прерываясь, помахал нам. Я бы охотно села сзади, где никого не было, но тетя схватила меня за руку и потащила по правому нефу. Мы уселись впереди, рядом с Маргеритой, которая заняла Виттории место и которая, увидев меня, порозовела от радости. Я втиснулась между ней и Витторией: одна была полная, мягкая, другая напряженная, худая. Дон Джакомо умолк, гул усилился. В первом ряду я увидела неподвижно замершую Джулиану и — справа от нее — Тонино: широкие плечи, прямая спина. Потом священник сказал: “Иди сюда, Роберто, что ты там делаешь, садись рядом со мной” — и в церкви воцарилось странное молчание, словно у всех присутствующих одновременно перехватило дыхание.

А может, все было совсем не так, может, когда поднялся высокий и сутулый молодой человек, худой, похожий на тень, это я перестала что-либо слышать. Мне казалось, что он словно подвешен к куполу на длинной золотой цепи, которую вижу я одна и которая поддерживает его, так что он легонько покачивается, едва касаясь ботинками пола. Когда он подошел к столу и повернулся, мне почудилось, будто почти все его лицо занимают глаза — голубые-преголубые глаза на смуглом, костлявом, некрасивом лице, точно зажатом между копной непослушных волос и густой, казавшейся синей, бородой.

Мне было почти пятнадцать лет, и до этого дня никто из парней по-настоящему мне не нравился — уж точно не Коррадо и не Розарио. Но стоило мне увидеть Роберто — прежде чем он открыл рот, прежде чем его лицо вспыхнуло затаенным чувством, прежде чем он произнес хоть одно слово, — как мою грудь пронзила страшная боль и я поняла, что жизнь у меня теперь изменится, что он мне нужен, что я без него никак не смогу, что, даже не веря в Бога, я бы молилась день и ночь напролет о том, чтобы быть с ним, и что только это желание, эта надежда, эта молитва не позволили мне сейчас, тут же, упасть замертво.

Часть V

1