Лживая взрослая жизнь

Тогда автомобиль рванулся вперед и быстро обогнал мой автобус.

3

Мама удивилась, что поездка в Казерту оказалась такой короткой. “Как же так, ты уже вернулась? — проговорила она вяло. — Случилось что-то плохое? Ты с кем-то повздорила?” Я могла промолчать, запереться, как обычно, у себя в комнате, врубить музыку на полную громкость, читать и читать об утраченном времени, да о чем угодно, но я этого не сделала. Без лишних слов я призналась ей, что ездила не в Казерту, а к Виттории. Увидев, что мама побледнела от разочарования, я сделала то, что не делала уже несколько лет: села к ней на колени, обвила руками шею и стала тихонько целовать ее в глаза. Мама сопротивлялась. Она сказала, что я уже большая и тяжелая, стала бранить меня за то, что я ей соврала, что я так оделась, так вульгарно накрасилась, но при этом своими худыми руками она обнимала меня за талию. Потом мама спросила про Витторию:

— Она сделала что-то, что тебя напугало?

— Нет.

— Ты нервничаешь.

— Все нормально.

— У тебя холодные руки, ты вспотела. Точно ничего не случилось?

— Точно-точно.

Мама удивилась; она тревожилась и в то же время была довольна — или я просто плохо разобралась в маминых чувствах (радость, удивление, беспокойство) и додумала ее реакцию. О Роберто я не упомянула, я чувствовала, что не найду правильных слов и буду сама себе противна. Но я объяснила маме, что мне понравились беседы в церкви.

— Каждое воскресенье, — сказала я, — священник приглашает своих друзей, которые рассказывают что-нибудь интересное, в глубине центрального нефа ставят стол, потом устраивают обсуждение.

— И что же они обсуждают?

— Сейчас я не смогу тебе пересказать.

— Вот видишь, ты нервничаешь.

Я не нервничала, а, скорее, пребывала в приятном возбуждении, которое не прошло, даже когда мама, смущаясь, сказала мне, что несколько дней назад совершенно случайно встретила Мариано и, зная, что я уезжаю в Казерту, пригласила его зайти после обеда выпить кофе.

Но и эта новость не испортила мне настроение. Я спросила:

— Ты хочешь попробовать с Мариано?

— Да ты что!

— Неужели у вас совсем не получается говорить правду?

— Джованна, клянусь, это и есть правда: между нами ничего нет и никогда не было. Но поскольку твой отец опять с ним общается, почему бы и мне его не повидать?

Известие об отце мне не понравилось. Мама спокойно объяснила, что это случилось недавно, бывшие друзья встретились, когда Мариано заехал навестить дочерей, и ради девочек они с моим отцом вежливо побеседовали. Я фыркнула:

— Раз отец возобновил отношения с другом, которого предал, почему бы ему не прислушаться к голосу совести и не возобновить отношения с родной сестрой?

— Потому что Мариано воспитанный человек, а Виттория нет.

— Глупости. Просто Мариано преподает в университете, отцу рядом с ним приятно, он чувствует себя важным, а с Витторией он чувствует себя тем, кто он на самом деле.

— Ты хоть понимаешь, что говоришь о своем отце?

— Да.

— Тогда прекрати.

— Я говорю то, что думаю.

Я ушла в свою комнату и стала размышлять о Роберто. С ним меня познакомила Виттория. Он принадлежал к миру тети, а не к миру моих родителей. Виттория общалась с ним, ценила его, она одобрила — а то и устроила! — их союз с Джулианой. Это делало ее в моих глазах более отзывчивой и умной, чем люди, с которыми всю жизнь общались родители — прежде всего Мариано и Костанца. Нервничая, я закрылась в ванной, тщательно смыла косметику, надела джинсы и белую блузку. Что бы сказал Роберто, если бы я поведала ему о наших семейных делах, о поступках родителей, о восстановлении старой, разрушенной дружбы? Громко зазвонил домофон — я даже вздрогнула. Несколько минут — и до меня долетел голос Мариано, потом — голос мамы; я надеялась, что она не заставит меня к ним присоединиться. Она этого не сделала, я села за уроки, но избежать встречи было невозможно: вдруг я услышала, как она зовет: “Джованна, выйди поздороваться с Мариано”. Я вздохнула, захлопнула книгу и пошла.

Меня поразило, насколько исхудал отец Анджелы и Иды, в этом он мог поспорить с моей мамой. Сначала мне стало его жалко, но жалость быстро испарилась. Мне не нравился его веселый взгляд, немедленно остановившийся на моей груди, подобно взглядам Коррадо и Розарио, хотя на этот раз грудь была прикрыта рубашкой.

— Как ты выросла! — воскликнул он радостно, а потом обнял и расцеловал меня в обе щеки.

— Хочешь конфетку? Это Мариано принес.

Я отказалась, сославшись на то, что мне надо заниматься.

— Я знаю, тебе надо догонять свой класс, — сказал Мариано.

Я кивнула и тихо проговорила: “Ну, я пошла”. Прежде чем выйти из комнаты, я снова почувствовала на себе его взгляд, мне стало стыдно. Я подумала, что Роберто глядел мне только в глаза.

4