Лживая взрослая жизнь

Мне вспомнилась фотография Энцо на кухне — та, на которой он в полицейской форме. Вооруженный пистолетом, он следил за своими женщинами даже после смерти. Держал их вместе ради культа самого себя — жену и любовницу. Какой же властью обладают мужчины — даже самые ничтожные, даже над отчаянными и неистовыми женщинами вроде моей тети! Я сказала, не сумев скрыть сарказм:

— Значит, твой отец украл браслет у умирающей тещи, чтобы отдать его пребывающей в добром здравии матери любовницы.

— Ну да, именно так. Денег у нас в доме никогда не водилось, а ему нравилось производить впечатление на незнакомых людей. Зато он легко причинял боль тем, чью любовь уже завоевал. Мама очень из-за него страдала.

Я ляпнула, не подумав:

— Виттория тоже.

Но я тут же осознала истинный смысл, истинный вес вырвавшихся у меня слов. Мне показалось, что я поняла, почему у Виттории такое двойственное отношение к браслету. Формально она им дорожила, но на самом деле пыталась от него избавиться. Формально он принадлежал ее матери, но на самом деле — нет. Формально это был подарок новой теще, но на самом деле Энцо украл его у умирающей старухи. Получалось, браслет доказывал, что мой отец был отчасти прав, когда говорил о любовнике своей сестры. И, кроме того, вся эта история с браслетом подтверждала, что удивительная идиллия, которую нарисовала мне тетя, вовсе не была таковой.

Джулиана сказала с презрением:

— Виттория не страдает, Джанни, Виттория заставляет страдать других. Этот браслет все время напоминает мне о плохих временах и о горе. Из-за него я тревожусь — он приносит несчастье.

— Вещи ни в чем не виноваты; мне он нравится.

На лице Джулианы появилось грустное и чуть ироничное выражение:

— Не сомневаюсь, ведь он и Роберто нравится.

Я помогла ей застегнуть браслет на запястье; поезд уже въезжал на вокзал.

14

Я узнала Роберто раньше, чем Джулиана; он стоял на перроне среды толпы. Я подняла руку, чтобы он увидел нас в потоке пассажиров, в ответ он сразу поднял свою. Джулиана, тащившая чемодан, ускорила шаг. Роберто пошел к ней навстречу. Они обнялись так, словно хотели рассыпаться и перемешать частички своих тел, но обменялись лишь легким поцелуем в губы. Потом он взял мою руку в свои и поблагодарил за то, что я сопровождаю Джулиану: “Если бы не ты, — сказал он, — неизвестно, когда бы мы с ней увиделись”. Он забрал у невесты огромный чемодан и большую сумку; я со своим скромным багажом пошла следом.

Роберто — обычный человек, думала я, или же среди его многочисленных достоинств есть и умение быть обычным. В баре на пьяцца Амедео и во время следующих встреч я чувствовала, что имею дело с выдающимся ученым: чем в точности он занимался, я не знала, знала только, что какими-то мудреными науками. Теперь же я видела, как он прижимается к Джулиане, как постоянно наклоняется ее поцеловать: он выглядел как обычный двадцатипятилетний парень рядом со своей невестой — один из тех, которых видишь на улице, в кино, по телевизору.

Прежде чем спуститься по длинной желтоватой лестнице, он попытался взять и мой чемодан, но я решительно воспротивилась, и он продолжил заботливо ухаживать за Джулианой. Милана я не знала; минут двадцать мы ехали на метро, а потом еще минут пятнадцать шли пешком. Поднялись по истертым ступеням темного камня на шестой этаж. Я гордо молчала и сама волокла свой багаж, зато Джулиана, руки у которой были свободны, болтала без умолку, каждое ее движение свидетельствовало о том, что она наконец-то счастлива.

Мы оказались на лестничной клетке, на которую выходили три двери. Роберто открыл первую и впустил нас в квартиру, которая мне сразу понравилась, несмотря на слабый запах газа. В отличие от нашей ухоженной квартиры на виа Сан-Джакомо-деи-Капри, где мамой всегда поддерживался строгий порядок, здесь, несмотря на чистоту, такого порядка не было. Мы прошли через коридор с лежащими на полу стопками книг и оказались в просторной комнате, обставленной драгоценной старинной мебелью: заваленный папками письменный стол, выцветший красный диван, еще один стол, поменьше, шкафы, битком набитые книгами; на полу, на кубической пластмассовой подставке стоял телевизор.

Обращаясь главным образом, ко мне, Роберто извинился, сказал, что, хотя консьержка и убирает тут каждый день, дом выглядит не очень обжитым. Я попыталась сыронизировать, мне хотелось, как и прежде, казаться дерзкой — теперь я точно знала, что ему это нравится. Но Джулиана не дала мне и слова сказать, сразу же заявила: “Какая еще консьержка, я сама все сделаю, вот увидишь, как здесь станет уютно”. Потом она обвила руками его шею, прижалась к нему так же сильно, как прижималась на вокзале, и поцеловала — на этот раз долгим-предолгим поцелуем. Я сразу отвела глаза, словно бы ища, куда поставить чемодан; минуту спустя она уже давала мне указания с видом хозяйки.