Лживые зеркала

– Хорошо. Спасибо, Эмили.

– Спасибо, Уинифред.

Женщина устало ей улыбнулась, и она заметила в уголках ее глаз новые морщинки. Мисс Гэмпстон была не такой уж гадкой, какой показалась ей вначале.

– Винни! – позвал ее Теодор.

Уинифред обернулась. Юноша стоял на пороге. Он махнул ей, и ветер тут же растрепал ему волосы. Сжав на прощание ладонь мисс Гэмпстон, Уинифред подошла к Дарлингу и изможденно склонила голову ему на плечо. Он привлек ее к себе, пальцем указывая на горизонт.

– Смотри!

На востоке занималось зарево, предзнаменующее необыкновенно жаркий день. Раннее солнце, цепляясь за крыши и шпили, лезло наверх, и его всполохи играли в окнах верхних этажей, зажигали редкие облака, подсвечивали невидимые пылинки в воздухе.

«Рассвета» больше не существовало.

Эпилог

В вагоне поезда первого класса, следующего до Брайтона, было душно, и Уинифред пожалела, что в спешке не захватила веер. Лето в городе начало вступать в свои законные права. Солнце впервые за несколько дней позолотило верхушки домов и церквей, залило ослепительной белизной вокзал Лондонского моста. Если сейчас в поезде просто душно, то когда он тронется, станет нестерпимо жарко.

Она прошла в купе и села у окна, разложив на синем плюшевом сиденье кринолиновую юбку. Цвет обивки напомнил ей о наряде, который она отдала Рози, и сердце больно сдавило. Уинифред опустила ниже рукав дневного бежевого платья – единственного оставшегося из подарков Дарлинга, – пряча перебинтованную кисть. Вуалетка на шляпке скрывала порез на щеке и ссадину на ухе.

Теодор с Лаурой протиснулись следом. Девочка вздрогнула от звука паровозного гудка, словно дикий сурок, и вжалась в сиденье напротив Уинифред. Юноша сунул газету под мышку и закрыл за ними дверь.

Когда он опустился подле нее, Уинифред спросила:

– Читал?

Дарлинг покачал головой и протянул ей свернутую в трубку газету. Край его сорочки пополз вверх, обнажая черный синяк, окольцовывавший запястье, и он тоже поспешно поправил рукав, отворачиваясь. Под глазами юноши пролегли тени, скрыть которые не сумели ни два часа беспокойного сна перед отправлением, ни слой пудры, наложенный умелыми руками Лауры.

– Нет, я тебе ее взял. – Теодор вытянул ноги в проход и надвинул цилиндр на лоб. – Я немного вздремну, если вы не возражаете.

Сняв лайковые перчатки, Уинифред обменялась с Лаурой обеспокоенными взглядами и развернула «Морнинг пост». Она искала колонку об убийствах, но ее взгляд сам собой упал на маленькую, выделенную жирным заметку в углу листа:

«Саттон-Акли

Мистер и миссис Фредерик Дж. Саттон из Бизгейт-холла объявляют о помолвке своей дочери Эвелин с мистером Стелланом Акли. Свадьба состоится в августе сего года.

8 июня 1857 года».

Уинифред бросила взгляд на Теодора, который притворялся, будто его клонит в сон. Во рту появился горький привкус. Ей представилось, как Эвелин в сливочно-белых кружевах и тюле, оттеняющих ее огненную гриву, идет к алтарю под руку с отцом. В этом видении лицо девушки осунулось и побледнело, словно из нее выжали все краски. Стеллан, лоснящийся от самодовольства, протягивает руку своей невесте, и та, не скрывая презрения, принимает ее.

Сама мысль, что Эвелин выйдет замуж, казалась абсурдной. Уинифред нечем было помочь ей. Она лишь надеялась, что девушке хватит смелости пойти против семьи, наплевать на пересуды и расторгнуть помолвку.

Она зажмурилась, и видение исчезло. Пачкая кончики пальцев газетной краской, Уинифред перевернула лист, ища продолжение колонки.

Доктор Джордж Вистон мирно скончался во сне в возрасте шестидесяти восьми лет. Молодая вдова миссис Моуборо разрешилась мальчиком, но не перенесла родильной горячки; несчастный маленький Артур будет окрещен в честь покойного отца. Снова разгорающаяся в городе эпидемия холеры унесла за ночь жизни несколько сотен человек, в том числе десятилетней Луизы, дочери сэра Томаса Кларка. О мистере Роберте Уоррене не было ни слова. О мистере Уоррене Клэртоне никто и подавно не слышал.

Уинифред молча свернула газету и протянула ее Лауре, встревоженной мрачным выражением ее лица. Девочка нетерпеливо развернула листы, ища те же строчки, что и Уинифред.

Идея отвезти тело Уоррена в госпиталь принадлежала ей. Скончавшихся от холеры стало гораздо больше с началом лета – нагрелась вода в Темзе, и смрад и миазмы, застывшие было под холодными дождями и северным ветром, снова начали проникать в Лондон. Умирающих было так много, что тела вывозили из госпиталей не по одному, а целыми кучами, и никто не заметил, что прибавилось еще одно. И никому не было дела до того, что у одного из безымянных трупов неровно вспорота шея.