– Он не станет откровенничать, если хотя бы на секунду заподозрит, что мы что-то знаем, а так и будет, если я явлюсь с провожатым. Я психолог, Дэйв. Я знаю, как заставить человека раскрыться и показать мне свою подноготную. Но сначала мне нужно завоевать его доверие, но я не смогу этого сделать, если ты будешь маячить за моей спиной и сверлить его глазами.
– Мне это не нравится. – Его голос снова звучит зло, и в нем явно слышится: «Еще чего». – Если это тот, кто нам нужен…
– Если это тот, кто нам нужен, то твое присутствие точно заставит его затаиться. Поверь в меня. Я не дура. Я позабочусь о том, чтобы это было общественное место, где вокруг будет куча народу. Ничего не случится. Со мной все будет в порядке. И не обижайся, но, что бы ты ни сказал, я не передумаю.
Брат задумывается, делает три коротких вдоха и выдоха носом.
– Хорошо, но только если ты пообещаешь мне, что, если это тот, кто нам нужен, позволишь мне надрать ему задницу.
Я не говорю ему, что у него ничего не выйдет, потому что Корбан – настоящий громила. И не напоминаю про тот случай в десятом классе, когда учитель физкультуры сказал Дэйву, что тот дерется как девчонка. Вместо этого киваю и беру его за руку, и мне кажется, что я никогда не любила брата больше, чем в этот момент.
18
Когда я вхожу в «Октан», модное кафе в Вестсайде Атланты, Корбан уже сидит на барном стуле у окна. В заведении полно фанатов нью-эйдж и длинноволосых хипстеров вперемежку со студентами городских колледжей, уткнувшихся в экраны своих навороченных макбуков. Корбан смотрит на меня поверх телефона, приветствуя меня быстрой, но от этого не менее ослепительной улыбкой.
– Привет, Айрис!
Я в ответ машу ему рукой, потом показываю на прилавок:
– Вам что-нибудь заказать?
Он поднимает керамическую кружку, над которой поднимается облачко пара.
– У меня все есть, спасибо.
Я подхожу к прилавку, озвучиваю свой заказ девушке с дредами, а сама украдкой наблюдаю за ним краем глаза. Я забыла, какой он темный и… блестящий. Гладко выбритый череп сияет, руки в тех местах, где их не прикрывают рукава, гладкие и блестящие.
Я также не могу не заметить, что он очень привлекателен – с такой внешностью ему место на обложке глянцевых журналов или где-нибудь на красной дорожке. В тот день, когда проходила поминальная церемония, я чувствовала себя совершенно разбитой, и потому мне было не до его внешности, но теперь я вполне способна оценить его по достоинству, и не только я одна. Судя по горящим взглядам поверх кофейных чашек и накручиваемым на пальчики локонам, все присутствующие в кафе особы женского пола заметили его и стараются привлечь его внимание. Их полные невинности глаза сужаются, когда они замечают, что я двигаюсь в его направлении.
Я ставлю чашку на барную стойку и позволяю ему обнять меня, мягкий хлопок поверх твердых как сталь мускулов. От него исходит резкий запах стирального порошка и лосьона после бритья, от которого у меня начинает першить в горле.
– Приятно видеть вас снова. Как вы?
Дружелюбный. Сочувствующий. Искренний. Если он тот, кто прислал письмо, если он способен мучить вдову, отправляя ей строки, собственноручно написанные ее мертвым мужем, тогда он заслуживает по меньшей мере Оскара за свой актерский талант. Это не означает, что я позволю ему усыпить мою бдительность. Вокруг нас немало хороших актеров, не всем из них нашлось место в Голливуде.
Я опускаюсь на табурет и пристраиваю сумку на крючок под барной стойкой.
– Как и можно ожидать при подобных обстоятельствах, полагаю. Спасибо, что согласились встретиться со мной и что принесли коробку с вещами Уилла. Мне особенно приятно было получить диск с фотографиями.
Большинство из них я видела прежде на телефоне Уилла или в «Фейсбуке», но было и несколько новых снимков, на которых они с Корбаном запечатлены в тренажерном зале среди других посетителей, лица блестят от пота, они обнимают друг друга за плечи. По их непринужденным улыбкам и раскованным позам видно, что их дружба не ограничивалась только общением во время тренировок, и при взгляде на эти фотографии боль снова начинала пульсировать у меня в груди. Почему Уилл скрывал от меня эту часть своей жизни?
– Уилл был хорошим другом. Лучшим, – говорит Корбан, в его голосе и на лице – скорбь, ну что ж, это очко в его пользу. – Я чертовски по нему скучаю.
– Я тоже. – Я сглатываю внезапно образовавшийся в горле комок, ругая себя за то, что ему все-таки удалось выбить меня из колеи. Я не собираюсь позволять ему так играть со мной, по крайней мере пока не удостоверюсь, что это не он отправил мне то письмо. Я обхватываю ладонью чашку с чаем, просунув палец в ушко ручки, и беру себя в руки.
– В газетах пишут, что на месте катастрофы начали извлекать тела погибших и отправлять семьям личные вещи.
Я киваю, свободная рука непроизвольно тянется к кольцу Уилла, висящему на цепочке у самого сердца, чувства начинают мне изменять, а глаза – проклятье! – наполняются слезами.