Если стремление двигаться «против течения» в 30-е годы было равнозначно самоубийству, то в 70-е годы интенсивность социальных преобразований заметно ослабла, и противоборство «системе» не обязательно приводило человека к гибели или к изоляции от общества. Если в эпоху сталинизма, миллионы людей под воздействием неумолчной пропаганды, испытывали прилив энтузиазма от призывов властей «двигаться вперед и только вперед!», а те немногие, кто не принимали происходящих на их глазах перемен, пребывали в тягостном оцепенении, то в 70-е годы критическое восприятие обывателями действий власть предержащих стало широко распространенным явлением. На протяжении многих десятилетий страна жила в условиях чрезвычайных ситуаций, глубочайших потрясений, вопиющих лишений и затяжных невзгод. В этой хронической чрезвычайщине и сложился кнуто-казарменный стиль жизни, который подразумевал постоянную мобилизацию всех ресурсов для решения неотложных нужд и проблем, накатывающихся на советских людей с постоянством прибоя. Эти нужды и проблемы заставляли людей срываться с насиженным мест, и бежать, куда глаза глядят. Или смиренно томиться в местах заключений, или ехать по комсомольским путевкам на великие стройки коммунизма.
Войдя в полосу относительной политической, экономической и социальной стабильности, население начало как бы приходить в себя, обнаруживать в себе стремление быть сообществом индивидуальностей, личностей, а не «винтиками» или слипшимися микрочастицами гомогенной массы. Советских людей начали возмущать безликость новостроек, загрязнение окружающей среды, постоянный дефицит продовольственных и бытовых товаров. И еще стал беспокоить тот факт, что в других странах, эксплуатируемые капиталистами работяги жили ничуть не хуже (достаточно было посмотреть любой европейский или американский фильм на современную тему), а даже гораздо лучше советских рабочих; к тому же высокий уровень жизни обошелся им без тех страшных катастроф, что имели место в СССР. Очередным парадоксом советской действительности оказалось то, что наступившая эпоха стабильности, позволила многим людям осмотреться и осознать тупиковый путь дальнейшего развития страны. На исходе 70-х годов подавляющее большинство обывателей уже вполне отчетливо понимало: коммунизм в обозримой перспективе не наступит, а скорее всего, разразится новая широкомасштабная война с многочисленными недругами социалистического строя. И победа в той войне ничем не будет отличаться от сокрушительного поражения.
Когда прошлое (история предшествующих веков) смутно иль темно, а «светлое завтра» заволакивается тяжелыми тучами и превращается в дурную бесконечность, у людей не только теряется чувство времени, но и представление о своем местонахождении. Где они? В какой эпохе? В какой стране? Зачем вообще живут? Куда бредут?
В стране по-прежнему ежегодно выходили в свет сотни романов и тысячи стихотворных сборников, созданных в соответствии с требованиями «партийности литературы», и которые никто кроме оплачиваемых властями критиков и литературоведов не читал. Выпускались сотни кинофильмов в духе соцреализма, но советские люди предпочитали смотреть «иностранное кино» или детективы. Седобородые академики «идеологической направленности» регулярно выпускали пухлые монографии, написанные тяжеловесным и маловразумительным языком «под Маркса», принуждая подневольных студентов, аспирантов и молодых преподавателей штудировать эти труды, ничуть не беспокоясь о том, что их размышлизмы остаются без внимания со стороны научной общественности, проживающей за пределами СССР. Агитпроп, как и научные организации, трудились в соответствии с требованиями, которые предъявляло государство в образе высокого начальства. Ведь пропагандисты, ученые, начальники любых рангов и званий находились на службе этого государства, получали за свою службу определенное воздаяние, включая премии и почетные звания. Естественно, членам комиссий по присуждению премий и почетных званий приходилось обычно выбирать между плохим и скверным, и поэтому премии и звания преимущественно присуждались не за какие-то яркие произведения, а «за вклад» того или иного прилежного труженика в строительство коммунизма. Конечно, премии и особенно почетные звания присваивались лишь тем людям, которые были хорошо известны властям. При обсуждении кандидатур, достойных «на выдвижение», учитывалось огромное количество разнообразных факторов: где родился и где учился тот или иной соискатель, где и как работал, когда вступил в комсомол, а когда — в ряды партии, где и по какому поводу имел публичные выступления, подписывал ли все то, что ему предлагали подписать товарищи по партии (комсомолу) и вышестоящие начальники. И при присуждении премии (почетного звания) обычно говорили: «Ты заслужил эту высокую награду!» Так государство выражало свое доверие активистам — созидателям нового мира, который стал настоящим пугалом для всего остального мира.