Те общественные организации, которые стремились возродить память о реалиях Российской империи, почему-то отличались удивительной бестолковостью, и все свои силы тратили на борьбу с собственной беспомощностью. Прелаты РПЦ пытались наладить контакты с епископами РПЦ за рубежом, но зарубежные священнослужители воспринимали прелатов из постсоветской России скорее бывшими партфункционерами или агентами ФСБ в рясах, нежели в качестве носителей Слова Божьего. Так как XX в. быстро подходил к своему завершению, то общественные организации, не чуждые исторической памяти, почему-то вспомнили практику встречи юбилеев советского периода и принялись чеканить разнообразные ордена и медали, какие выпускались в бытность существования Российской империи; чеканили, чтобы награждать ими своих «верных сынов и дочерей» за непонятно какие заслуги и свершения. Закрутилась карусель самовосхвалений и торжеств, которые проходили гораздо скромнее, нежели пиры реформаторов, но желание праздника у «возрожденцев» среди всеобщего вымирания и вымерзания, было просто неодолимым. Поэтому и гуляли, насколько позволяли финансовые средства.
По истечении XX в. коренным жителям России хотелось громко сказать: «Прощай, лживый век и не возвращайся никогда!» — Но язык не поворачивался такое произнести даже про себя, потому что реалии окружающей действительности не внушали подобного оптимизма. Женщины отказывались рожать, а мужчины заниматься плодотворным делом. Дети избегали заботиться о престарелых родителях, а молодые родители — о своих малолетних детях. Те, кто за 1 час работы получали 1 доллар, считались обеспеченными людьми, но таковые составляли ничтожную часть от всего населения, погруженного в беспросветную нищету.
Об истоках и внутренней связи марксизма с карликовым миром предпочитали не говорить, а если кто-то и поднимал эту тему, то на него набрасывались с вздорными обвинениями, руганью и проклятьями, как на человека, совершившего непростительное святотатство. Занятные неотложными делами «текущего момента», власти деликатно обходили своим вниманием мумию, лежащую в мавзолее, не забывая при этом выделять средства для ухода за ней. Вооруженные силы по прежнему считали 23 февраля 1918 г. датой своего появления на белый свет, а федеральная служба безопасности своим отцом-основателем — Дзержинского. МИД числил в качестве своего первоначального министра — Троцкого. Даже кинематографисты отмечали свой профессиональный праздник как раз в тот день, когда много лет тому назад ретивые большевики национализировали все имевшиеся в стране киностудии.
Это может показаться неправдоподобным, но возрождение РПЦ попутно вызвало к жизни целое общественное движение православных сталинистов, которые принялись хлопотать о канонизации Отца народов в качестве святого. Извращенное сознание этих активистов, соприкоснувшись с этикой православия, требовало поместить образ тирана в один ряд с Николаем Чудотворцем, Серафимом Саровским и сотнями священников, замученных все тем же тираном в «победоносные» богоборческие годы. Изуверы полагали, что своими хлопотами о придании памяти любимому вождю «подлинного бессмертия» они совершают богоугодное дело, непоправимо путая служение церкви красного дьявола с духовным служением христианина. По вполне понятным причинам, на большинстве центральных площадей и проспектов городов России продолжали возвышаться идолы, собирающие в дни советских праздников разношерстные толпы ревнителей самого справедливого и гуманного государства рабочих и крестьян. Те же небольшие группки людей, которые, несмотря на зной и лютую стужу долгого тоталитарного режима, сохранили в себе память о Русской земле, истово-неистово мечтали о том, чтобы сделать историческое русло вновь полноводным. Однако ключи с «живой водой» слабо питали собой это русло, потому что оказались забитыми всяким хламом и мусором. А вот «мертвой воды» водилось в избытке, вследствие множества ядов, скопившихся в разных стратах общества.
Марксизм, возведший злобу в качестве главного чувства присущего адепту ЦКД, продолжал сохранять свое влияние даже на руинах этой церкви. Ненависть ко всему праведному и благородному естественна для облученного марксизмом человека, как ощущение земли под ногами. От того-то, такой человек неизбежно превращался в реторту, кипящую непримиримостью ко всему тому, что не соответствовало его представлениям о «правильном». Так и жили — без добра, красоты и величия. И мысли не допускали, что возможна иная жизнь, иные взаимоотношения между людьми, между обществом и властью, между разными государствами. Из опыта, накопленного медициной, хорошо известно, что яды в малых дозах способны быть целительными и полезными для захворавшего человека. Но «живой водой» яды не могут стать никогда.