Лживый век

Десятилетия интеграции в мировое политическое, экономическое, социальное, технологическое, культурное и прочие пространства бесславно завершились. Если двадцатилетие ожиданий коммунистического завтра всепокаянно посчитали пустозвонством и застоем, то, как же следует величать теперешнюю эпоху? Русский язык, конечно, очень богат, но подходящее определение подобрать непросто. Во времена разгула тоталитаризма, изоляционизма и попрания прав человека все же продавали свои станки и самолеты, пушки и автоматы в десятки государств. Повсюду, за горами и долами, морями и океанами строили гидроэлектростанции, заводы и комбинаты. Ездили на кинофестивали и умудрялись получать высокие награды. Миллионы людей переселили из хибар и лачуг в панельно-кирпичные многоэтажки — не бог весть, какого качества, но с минимальным набором удобств. Теперь торгуем только тем, что еще сохранилось в недрах, что не успели вырубить в советские времена, что осталось сокрытым в руинах гигантов, возведенных в ударные пятилетки. Еще торгуем транспортными коридорами, земельными участками: весьма популярны за границей наши красавицы, особенно те, которые не стеснены условностями и представлениями о приличном поведении. Причем, сбываем по дешевке: алмазы без огранки, лес — кругляком, нефть — без переработки на фракции. Зато замечательно идут дела с газом: он и так хорош.

Теперь на престижные кинофестивали наши художественные фильмы не пускают, а наши вальяжные киноиндустриалисты тусуются на этих фестивалях то ли в качестве незваных гостей на чужой свадьбе, то ли прикидываются любопытными туристами или потенциальными меценатами. Русские фамилии отсутствуют в номинациях на присуждение Нобелевской премии, зато своих премий напридумывали — пруд пруди.

Страна неудержимо превращается в мировое захолустье. Столица этого захолустья неимоверно гордится своими дорогущими квартирами и сумасшедшими ценами в магазинах, и еще тем, что изловчилась стянуть на себя 3/4 всех финансовых ресурсов огромной полуголодной страны. За редким исключением, во всех областях, краях, республиках, округах — вопиющая нищета, зато все регионы обзавелись стратегиями развития, рассчитанного на пресловутые 20 будущих лет.

— Как же мы будем жить через 20 лет? — интересуются любопытные провинциалы у смышленых разработчиков стратегий.

— Через 20 лет у вас будет такой же нескончаемый праздник, как у нас в Москве! — рапортуют столичные разработчики стратегий.

Провинциалы затихают в недоумении, растерянно озираются по сторонам. Через силу, с великим трудом они учатся видеть вокруг себя только ободряющее и обнадеживающее, в соответствии с коротким лозунгом-восклицанием бессчетных стратегий: «Да!» И действительно, ободряющие и обнадеживающие примеры есть, более того — у всех на виду. В Москве нет ни газа, ни нефти, а березовые рощицы, если и вырубаются, то только затем, чтобы освободить место для строительства особняков. Может, и во всей России, когда закончатся нефть, газ и лес, наступит нескончаемый праздник?

Из отдаленного, но все же обозримого будущего, расписанного в вышеупомянутых программных документах, на нас взирает все более проясняющийся образ пофигиста — плод многотрудных социальных, евгенических экспериментов, либеральных инициатив тысяч и тысяч деятельных дураков, готовых рулить куда угодно, лишь бы не забирали у них руля.

Не в скверно сделанных механизмах и плохих дорогах, не в глупых законах и повсеместной похабщине дело, а в людях — это вывод давно уже сделали революционеры, реформаторы и прочие преобразователи: «Человека менять надо».

Жизнерадостный идиот как насельник земли русской, — это, то ли выход, то ли лазейка из затянувшейся кризисной ситуации. Такой тип, действительно, старается замечать лишь приятное. Он обращает внимание лишь на фотографии, запечатлевшие «ню»; замечает только банки пива и сигареты с дурью; старается ездить так, чтобы адреналин подскакивал; отрывается на рок-концертах по полной программе; днями и ночами таращится в «ящик», неутомимо рассказывающий об очередных скандалах и сплетнях. Он без устали тусуется на пляжах и мечтает поселиться (или уже поселился) в коттеджах, выстроенных в стиле гангстерского кича.

Как это ни досадно, но привычка к имитации кипучей деятельности, к безрезультатному труду досталась нам в наследство от «эпохи застоя». Именно тогда окрепла и вошла в силу наиболее представительная и влиятельная генерация людей, обойденных Божьей милостью. Окончательно сложился правящий слой, отличающийся безмозглостью и невежеством, слой, в котором тупые уступали в чванстве и регалиях место только тем, кто еще тупее. В затылок этим людям с крепкими задницами дышали комсомольцы-активисты, воры-рецидивисты, хозяйственники-аферисты, «творческие личности» — онанисты. «Хлеба и зрелищ!» — вопили их рабские души.