Лживый век

Таким образом, покушения на видных большевиков, во многом определявших характер и стиль оккупационного режима в России, проистекали из гремучей смеси отчаяния от непоправимости, вершащихся на глазах событий, и слепой надежды здравомыслящего еврейского населения России, что их примеру последуют другие одиночки, способные на героическое самопожертвование. Власти не могли не отреагировать на этот вызов, но отреагировали сообразно избранной стратегии. Покушения расценивались, как прицельные удары в сердце революции, а последующие репрессии, как борьба с контрреволюцией. Были схвачены сотни заложников, преимущественно из аристократии, и немедленно казнены. Так власти под любыми предлогами отсекали от русского мира кусочек за кусочком и старательно пережевывали отрезанную плоть.

Одним из базовых символов диктатуры пролетариата являлась красная пентаграмма, которую часто изображали ребристой. Вершинами ребер служили золотые лучи, стремившиеся достичь всех пяти континентам. От каждого ребра отходили вниз две покатые плоскости, сужающиеся в направлении оконечностей пентаграммы. Когда свет падал на такую выпуклую звезду с одной стороны, то пять покатых плоскостей оказывались в тени, а другая пятерка плоскостей, соответственно, на виду. Если направленность светового излучения смещалась, то более зримой становилась пятерка плоскостей, до того пребывавшая в тени, а другая пятерка плоскостей, находившаяся на свету, укрывалась сумраком.

С одной стороны, марксизм являлся одним из направлений европейского социалистического движения, а с другой — содержал в себе претензию карликового мира на мировое господство. С одной стороны, большевики как бы «глубили» и «ширили» революцию в России, а с другой стороны представляли собой своеобразную разновидность оккупационных властей. Так и Л. Кенгиссер и Ф. Каплан, решившиеся на подвиг самопожертвования ради того, чтобы избавить свой народ от последующего мщения со стороны населения, насилуемого большевиками, были отнесены верхушкой «диктатуры пролетариата» к контрреволюционерам: и в одном ряду вместе с ними оказались сотни аристократов, не имеющие к евреям никакого отношения. Подобная двойственность интерпретаций и восприятий, как минимум, удваивала пространства маневра для марксистов вообще и для большевиков в частности. Переход от правды к кривде осуществлялся легко и непринужденно: говорили одно, а подразумевали другое. Объявляли мир, а хлопотали о войне. Боролись за счастье всех угнетенных, а сами становились неслыханно жестокими угнетателями и насильниками.

Разгоняя во все стороны от захваченных столиц волны «красного террора», лидеры большевиков как бы выступали в роли выразителей воли пролетариата объявленного гегемоном, хотя сами никогда даже не числились заводскими или фабричными рабочими, и никто их не уполномочивал, тем более, таким неприглядным образом, выражать волю трудового люда. Настаивая на необходимости преобразований в стране, ленинцы спешно формировали свою гвардию, топили в крови малейшие очаги возмущения и сопротивления: методично и цинично убивали в губернских и уездных городах предводителей дворянства, представителей древних дворянских родов и наместников монастырей, включая их в опасную группу «приспешников буржуазии». Казнили бывших полицейских и жандармов, верой и правдой служивших царю, казнили как охранников «проклятого прошлого». Создавали невыносимые условия для проживания в столицах всех тех, кто входил в состав элиты русского общества: писателей, композиторов, мыслителей, государственных деятелей, высшего офицерства, крупных промышленников. Произошло невероятное: родина все очевиднее становилась местом, опасным для дальнейшего проживания русских людей.

Истребление или изгнание цвета нации приобретало системный характер. Для этого из церквей изымались все приходские книги, содержащие сведения о крещениях, венчаниях, сословной принадлежности прихожан: эти книги свозились в губернские ЧК, где составлялись списки лиц, подлежащих ликвидации.