М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории)

– А с чего ты решил, что смотрители туда спускаются?

– Но ты же сам…

– Ну, я-то сказал, что они спускают концентрат. Хотя утверждать не стану, поскольку лично не присутствовал. А чтоб ещё кто-то… Демон его знает, может, кто и пытался… В любом случае, уверяю, тебе там не понравится! Все в один голос говорят, что в глубине Горы ещё хуже, чем на склоне, где сборщики устраивают накопители. Возле штолен и не селится никто по той причине, что отрава в них ещё злее. Люди болеют – к чему же в самую душегубку-то лезть? И так живётся не сладко. И хотелось бы мёда – да в улье одни пчёлы…

– А как же те, кому предназначается концентрат? Те, кто обитает под Горой?

– Ну и любопытный же ты, Лётчик, как личинка жука-бегунца! Та вот тоже – вылезет на мир поглядеть, а её хвать за бошку – и в рот! Объеденье! Попробуй!

Максуд сунул Лётчику, к самому носу, прутик с нанизанными крупными личинками, которые успели покрыться румяной корочкой и шипели от распирающего их жара. Лётчик отшатнулся – аж лицо перекосило у бедняги. С той же миной он отломил кусочек от пресной лепёшки, которую держал в руке, и даже поднёс эту крошку ко рту, однако заставить себя съесть её не смог – с усилием проглотил комок в горле и отвернулся.

– Ну а мы не из брезгливых, – усмехнулся Максуд, лихо закинул в рот личинку и с хрустом её разжевал: не ахти, конечно, какой деликатес, даже, прямо сказать, дерьмо, хоть и жареное, но чужака требовалось немного осадить!

Разговор сам собой заглох. Лётчик думал о чём-то, вороша палкой догорающие угли, а Максуд подстелил мешок и улёгся спать: утро вечера мудренее.

***

…Кривая длинная жердь, заточенная и обожжённая для прочности, приближалась, намереваясь проткнуть его дымящимся остриём. А он, в своём нестерпимом желании жить, крутился, изворачивался, взбивая пену на зловонной жиже – такой мерзкой и такой родной: «Не попадёшь! Нет!»

Чья-то огромная рука нащупала его в грязи, вытащила и поднесла к такому же огромному лицу. Глаз гиганта уставился на перемазанное нечистотами существо. «Я не червь! – кричал он глазу. – Человек! Я!» Глаз пялился, но ни капли осмысленности не удавалось найти в нём…

Он скулил и хрипел в сжимавшихся пальцах! Он извивался червём, которым не был, – не был, но сам уже теперь в это не верил! Он плакал и проклинал того, кто создал его, тем самым обрёкши на съедение заживо!..

Острие вертела приблизилось и надавило на грудную клетку. Хрустнули рёбра. В глазах великана жёлтой перебродившей патокой растеклось удовлетворение…

***

Максуд в ужасе распахнул глаза – и не увидел ничего: темнота окружала его лишённой всякого намёка на пространство, удушающей до звона в ушах теснотой. Он понимал, что проснулся, что кошмар всего лишь привиделся ему, но давление не ослабевало – усиливалось! Что-то напирало в середину груди, вызывая боль, не позволяя вздохнуть! Максуд ещё какое-то время разевал рот, как выброшенная из воды рыба, весь под впечатлением сна, пока руки сами не нащупали эту упёршуюся в грудную клетку тяжесть, и тогда он схватил её, рванул в сторону, ударил со всей мочи кулаком – и тяжесть, охнув, свалилась.

Судорожный вдох! Влажная, пахучая атмосфера джангала ворвалась в лёгкие, и звон в ушах превратился в привычную какофонию звуков, а сквозь стихающую вьюгу искр перед глазами Максуду открылось низкое, грязно-бурое небо. Но, вновь загораживая успокаивающе знакомую небесную грязь, над ним навис силуэт. Человек! Не раздумывая, рефлекторно, Максуд брыкнул человека обеими ногами, и тот, крякнув, хлопнулся на землю – взметнулись искры, через мгновение раздался вопль. Разбрасывая угли, неизвестный выскочил из не успевшего остыть кострища и припустил вокруг стоянки, завывая и матерясь в голос. Бах! Кто-то сбил его с ног, и он покатился, исчез в темноте.

На фоне полыхнувшего голодным синеватым пламенем костра заметались силуэты, тени. Шум и крики перекрыли истеричный вой растревоженных джангала. Кто-то бросался на Максуда, бил и душил его, и Максуд бил в ответ…

– Стой! Стой, Максуд! Это я! Лётчик!

Занесённый было кулак остановился: Максуд узнал голос.

– Кто-то напал на нас, – едва выговорил Лётчик, тяжело дыша. – Кто бы это мог быть, а?

– Кто, кто… – не разжимая кулака, Максуд опустил дрожавшую от нервного напряжения руку. – А вот сейчас посмотрим…

Максуд бросил в разорённое кострище щепок и хвороста и в свете набиравшего силу пламени подошёл к одному из тел, что валялось поближе к огню. Пнул ногой в бок.

– Эй!

Тело зашевелилось, застонало.

– Вставай давай!

Человек не поднимался, хотя явно понял приказ. Максуд, распаляясь ещё не остывшей злостью, собрался добавить посильнее и уже занёс было ногу, но лежавший, почуяв угрозу, завозился и сел. Тронул под носом кровавую мазню, поморщился, всхлипнул – обиженно, даже сердито:

– Не бейте…

– Чего?! – возмутился Максуд. – Да я тебя сейчас…

– Погоди, погоди, – остановил его Лётчик.

Он присел рядом с человеком на корточки и заглянул в разбитое лицо.

– Чего хотели-то?..

***