М.Ю. Лермонтов. Фантазии и факты

Следующий персонаж – доктор Вернер. М.Ю. Лермонтов увлекался произведениями Гёте, что проявляется и в характеристике Вернера: «Молодежь прозвала его Мефистофелем»318. На этом основании В.В. Шитова, например, сопоставляет Печорина с Фаустом319. Но можно предложить и другую ассоциацию: Вернер – Фауст. На это указывает и то, что он – доктор, и его немецкая фамилия. «Настоящий Мефистофель» все-таки остается «за кадром». Вероятно еще, что Вернера Лермонтов наделил своими чертами (это можно заключить из описания героя) хоть традиционно в лермонтоведении прототипом Вернера считается пятигорский врач Майер Николай Васильевич.

Убив Грушницкого, порвав с Вернером, Печорин будто прерывает тягу к знанию и познанию, которая завела слишком далеко.

Последняя часть «Героя нашего времени» – «Фаталист». Поверхностное чтение определяет ее как занимательную историю в мистическом духе. Речь в «Фаталисте» идет о том, есть ли предопределенность. Мысли о предопределенности в романе высказываются еще в первой части «Бэла», когда рассказчик с Максимом Максимычем преодолевали путь в непогоду:

Один из наших извозчиков был русский ярославский мужик, другой осетин: осетин вел коренную под уздцы со всеми возможными предосторожностями, отпрягши заранее уносных, – а наш беспечный русак даже не слез с облучка! Когда я ему заметил, что он мог бы побеспокоиться в пользу хотя моего чемодана, за которым я вовсе не желал лазить в эту бездну, он отвечал мне: «И, барин! Бог даст, не хуже их доедем: ведь нам не впервые», – и он был прав: мы точно могли бы не доехать, однако ж все-таки доехали, и если б все люди побольше рассуждали, то убедились бы, что жизнь не стоит того, чтоб об ней так много заботиться…320

В этом отрывке предоставляется два крайних варианта отношения человека к судьбе: полное безверие и полная доверенность. Будем утверждать, что сам М.Ю. Лермонтов полагает правильным вариантом «середину». Предопределенность есть. Добро должно победить. Зло должно быть наказано. Мудрость полезна. Глупость вредна. Все это согласуется с христианским мировоззрением. Христианин понимает, что человек должен раздумывать, сомневаться и соотносить свои поступки с тем, что дОлжно делать, и только приняв решение, «откладывать попечение», доверяясь Всевышнему. Не об этом ли и говорит автор устами Печорина:

Я люблю сомневаться во всём: это расположение ума не мешает решительности характера – напротив, что до меня касается, то я всегда смелее иду вперёд, когда не знаю, что меня ожидает. Ведь хуже смерти ничего не случится – а смерти не минуешь!321

Печорин верит в предопределение как раз в том смысле, что человек, желающий просто так застрелиться, непременно умрет. Видя, что Вулич хочет умереть, Печорин чувствует, что тот хочет умереть «нынче». Вулич не верит в предопределение, хоть «пари» заключается «наоборот»: Вулич должен доказать, что предопределение есть. Показателен диалог после пари, где Вулич спрашивает Печорина: «Вы начали верить в предопределение?», а Печорин отвечает: «Верю…»322.

Ощущение Вулича себя хозяином жизни и смерти приводит к смерти поручика.

Ощущал ли Печорин себя вершителем своей судьбы? Вовсе нет, о чем рассуждает не без иронии:

…имея правило ничего не отвергать решительно и ничему не вверяться слепо, отбросил метафизику в сторону и стал смотреть под ноги323.

И даже когда Печорин берет живым убийцу поручика – «испытывает судьбу» – он вовсе не поступает необдуманно. Печорин, посмотрев в щель ставня, оценил физическое и психическое состояние убийцы, «срежиссировал» разговор есаула с убийцей в присутствии трех казаков за дверью и «вычислил» нужное время и траекторию для проникновения в хату.