друзей ничего не осталось. Пушкин не нуждается
в оправдании. Но Лермонтова признавали не все, поняли
немногие, почти никто не любил его. Нужно было
простить ему.
Да, смерть Лермонтова поражает незаменимой
утратой целое поколение. Это не частный случай, но
общее горе, гнев божий, говоря языком Писания, и, как
некогда при казнях свыше, посылаемых небом, целый
народ облекался трауром, посыпая себя пеплом, и долго
молился в храмах, так мы теперь должны считать себя
381
не безвинными и не просто сожалеть и плакать, но
углубиться внутрь и строго допросить себя.
В первый раз я встретился с Лермонтовым на вечере
на Солянке 2. Он возвращался с Кавказа. Я был в вос
торге от его стихов на смерть Пушкина. После двух или
трех свиданий он пленил меня простым обращением,
детскою откровенностью. После того я увидел его
несколько лет спустя на обеде у Гоголя 3. Это было
после его дуэли с Барантом. Лермонтов был очень весел.
Он узнал меня, обрадовался; мы разговорились про
Гагарина; 4 тут он читал свои стихи — Бой мальчика
с барсом. Ему понравился Хомяков. Помню его сужде
ние о Петербурге и петербургских женщинах. Лермон
тов сделал на всех самое приятное впечатление. Ко мне
он охотно обращался в своих разговорах и звал к себе.
Два или три вечера мы провели у Павловых
и у Свербеевых. Лермонтов угадал меня. Я не скрывался.
Помню последний вечер у Павловых. К нему приставала
Каролина Карловна Павлова. Он уехал грустный. Ночь
была сырая. Мы простились на крыльце. Встретились
мы после того в его проезд с Кавказа у Россетти 5.
Молодежь собралась провожать его. Лермонтов сам
пожелал меня видеть и послал за мной. Он имел обо мне
выгодное мнение, как сказывал Р. 6. Он очень мне обра
довался. Р. пенял мне, что я обошелся с ним холодно.
Через три месяца он снова приехал в Москву. Я нашел
его у Розена 7. Мы долго разговаривали. Он показывал
мне свои рисунки. Воспоминания Кавказа его оживили.
Помню его поэтический рассказ о деле с горцами, где
ранен Трубецкой... 8 Его голос дрожал, он был готов
прослезиться. Потом ему стало стыдно, и он, думая
уничтожить первое впечатление, пустился толковать,
почему он был растроган, сваливая все на нервы, рас
строенные летним жаром. В этом разговоре он был
виден весь. Его мнение о современном состоянии
России: «Ce qu'il у а de pire, ce n'est pas qu'un certain
nombre d'hommes souffre patiemment, mais c'est qu'un
nombre immense souffre sans le savoir» *.
Вечером он был y нас. На другой день мы были
вместе под Новинском 9. Он каждый день посещал меня.
За несколько дней до своего отъезда он провел у нас
* Хуже всего не то, что некоторые люди терпеливо страдают,
а то, что огромное большинство страдает, не сознавая этого
(
382
вечер с Голицыными и Зубовыми. На другой день
я виделся с ним у Оболенских. Его занимала К. В. Пота
пова, тогда еще не замужем. Помню наш спор и ответ
Лермонтова: «Ласковые глазки, теплые ручки, что ж
больше». Одного утра, проведенного у Россетти, я ни
когда не забуду. Лермонтова что-то тревожило, и досада
и желчь его изливались на несчастного Золотницкого 10.
Тут он рассказал с неподражаемым юмором, как Левиц
кий дурачил Иваненко 11. Дуэль напоминала некоторые
черты из дуэли «Героя нашего времени». Мы прости
лись. Вечером, часов в девять, я занимался один в своей
комнате. Совершенно неожиданно входит Лермонтов.
Он принес мне свои стихи для «Москвитянина» —
«Спор» 12. Не знаю почему, мне особенно было приятно
видеть Лермонтова в этот раз. Я разговорился с ним.
Прежде того какая-то робость связывала мне язык в его
<присутствии> 13.
ИЗ ПИСЕМ К И. С. ГАГАРИНУ
1Сегодня 19 июля, мой дорогой друг; завтрашний
день в проведу в Ясеневе, а сегодняшний вечер я хочу
посвятить удовольствию беседы с вами. Я давно уже
хотел писать вам; каждый раз, когда мне случится
испытать какое-нибудь впечатление, живо постичь
какой-нибудь занимающий меня предмет, у меня к ра
достному чувству движения вперед присоединяется
желание поделиться с вами и знать ваше о нем мнение.
Вскоре после вашего отъезда я видел, как через
Москву проследовала вся группа шестнадцати 2, направ
ляющаяся на юг. Я часто видел Лермонтова за все
время его пребывания в Москве. Это в высшей степени
артистическая натура, неуловимая и не поддающаяся
никакому внешнему влиянию благодаря своей неутоми
мой наблюдательности и большой глубине индифферен
тизма. Прежде чем вы подошли к нему, он вас уже
понял: ничто не ускользает от него; взор его тяжел,
и его трудно переносить. Первые мгновенья присутствие
этого человека было мне неприятно; я чувствовал, что
он наделен большой проницательной силой и читает
в моем уме, и в то же время я понимал, что эта сила
происходит лишь от простого любопытства, лишенного
всякого участия, и потому чувствовать себя поддавшим-
383
ся ему было унизительно. Этот человек слушает
и наблюдает не за тем, что вы ему говорите, а за вами,
и, после того как он к вам присмотрелся и вас понял, вы
не перестаете оставаться для него чем-то чисто внеш
ним, не имеющим права что-либо изменить в его
существовании. В моем положении мне жаль, что я его