М.О.Рфий

 Уже в прихожей Людмила Петровна распихивала по карманам шинели бутерброды, завернутые в фольгу, и голосом, не терпящим возражения, приговаривала: «На дорожку. Когда еще вас покормят. Да и кому вы там нужны».

 А последний раз он здесь был по трагическому поводу: хоронили супругу Еремеева. Вернувшись с кладбища, Петрович сразу весь как–то съежился, постарел. Он сидел на кухне на белом табурете и повторял одну и ту же фразу: «Клава, ну как же так? Как же так…»

 Корнеев опасался, что эту утрату Петрович не переживет. Но жизнь взяла своё. Еремеев, как хорошая рабочая лошадь, потащил свой жизненный воз дальше. Разве что теперь рубашки у него не всегда были такими свежими, как прежде, и на работе он задерживался по поводу и без.

 Подъезд нисколько не изменился за эти годы. Тот же полумрак, исписанные стены, та же кошачья вонь и грязь. Фанерная дверь, обитая коричневым дерматином, оказалась незапертой. Сердце Корнеева забилось от нехорошего предчувствия.

 - Петрович! Ты где? — громко позвал он в темноту коридора.

 Ответа не последовало, но из комнаты доносился какой–то приглушенный шум. Корнеев толкнул дверь и сразу же увидел Петровича, лежащего на диване. Он был в форме, но ворот рубахи расстегнут, галстук валялся рядом, на полу. Потная прядь волос опускалась на лоб, его глаза были открыты. Увидев Николая, попытался изобразить что–то похожее на улыбку.

 - Вот такая, понимаешь, загогулина. Что–то сердечко прихватило немного. Да проходи, что встал как вкопанный. Я сейчас… — Еремеев попытался, но тотчас снова рухнул на диван, побледнел.

 - Петрович, лежать и не двигаться! Я сейчас врача вызову, понял?

 - Какой врач. Ты попробуй, какое у меня крепкое рукопожатие, — он еще пытался шутить, — отлежусь немного и дело с концом. Ты мне лучше накапай валерьянки немного, она там, в шкафчике, на кухне. Который час?

 - Двадцать минут девятого.

 - Девять чего, утра или вечера?

 - С тобой все ясно. Выходит, ты здесь весь день провалялся.

 - Собирался на службу, и тут такое дело…Вырубился… Рад тебя видеть. Как здоровье после аварии? Машину сильно разбил?

 - Лежи тихонько и молчи. Об этом после. Сейчас я тебе рюмашку валерьянки налью. — Корнеев пошел на кухню и без труда нашел в аптечке пузырек валерьяны. Дальше все оказалось сложнее. Позвонил в госпиталь, там его легко отфутболили в поликлинику: «Звоните в отдел госпитализации и вместе с медицинской книжкой и направлением уже к нам». В свою очередь в поликлинике ему популярно объяснили, что рабочий день у них уже закончился и вообще желательно звонить в городскую скорую помощь, а уже они… В «скорой» какая–то молодая стерва недовольным голосом ему сказала: «Ждите» — и повесили трубку… Корнеев по тону голоса понял, что ждать нечего. Он судорожно начал метаться по комнатам в поисках необходимых для госпиталя вещей. Благо, он хорошо помнил, что конкретно нужно в больничной обстановке. Туалетные принадлежности, спортивный костюм, тапочки и другая мелочевка.

 Собрать все необходимое в чужой квартире оказалось делом не таким уж и простым. Он судорожно метался от шкафа к антресоли, из комнаты в комнату, но нужные вещи прятались от него. В шкафу висели пропахшие нафталином и давно вышедшие из моды кримпленовые костюмы, купленные еще в Германии. При виде этих немых свидетелей прошлого века Корнеева вдруг потянуло на философский лад, он подумал, что вещи — это те же верстовые столбы времени. По ним очень хорошо определять местонахождение человека в истории. Петрович явно остановился на рубеже восьмидесятых. Вот, скажем, эти кримпленовые костюмы были тогда модными, их десятками тащили из ГСВГ, что–то для продажи, что–то для себя. (Для тех, кто уже не знает, что такое ГСВГ, поясню — это Группа Советских войск в Германии). А этот синий шерстяной спортивный костюм со сломанной металлической молнией был, без сомнения, куплен в «Военторге», где–то в конце семидесятых. Тогда же Еремеев приобрел и электрическую бритву «Харьков» с плавающими головками — особый шик для того времени.

 Когда все с горем пополам было собрано, Корнеев, матерясь, заставил Кологурова разгрузить картошку и взять на борт Еремеева. Было видно, что Ивана совсем не греет, отложить свои дела и колесить по ночной Москве. Но, увидев бледное сосредоточенное лицо Еремеева, он сразу понял всю серьезность ситуации, и больше его не надо было подгонять. Он вновь сделал все возможное, чтобы кратчайшим путем проскочить на Госпитальный вал, туда, где располагался военный госпиталь.

 В приемном отделении с Корнеевым вновь начали было проводить краткий инструктаж о порядке госпитализации, но, после того как он, вооружившись железной стойкой старомодной вешалки, недвусмысленно дал понять, что разнесет весь приемный покой к «едреной фене», Еремеева быстро приняли и покатили на тележке в реанимационное отделение.