М. П. Одинцов

«Вот теперь все понятно». Посмотрел на высотомер... Высоты еще больше тысячи метров. Еще вниз.

Скорость больше.

Стену разрывов выше самолетов снесло назад.

— Стрелок, как?

— Разрывы выше за хвостами.

— Искать цель буду. Смотри лучше за воздухом... Пошли вверх...

Двухкилометровая карта, как хорошая фотография, точно копировала пролетаемую местность. Надо

было не только найти танки, но и точно знать, где ты их нашел, чтобы не ударить по своим, чтобы дать

потом разведданные. Карта... Местность... Разрывы.., Маневр... Разворот...

Наконец глаза нашли то, что годилось для эксперимента, для «оправдания надежд». Две параллельно

идущие дороги по днищу неглубокой балки сплошь были заняты стоящими танками.

— Вижу танки! Как воздух?

— Одна зенитка... Спокойно.

— Горбатые, два захода. Я бью дальнюю дорогу, другая шестерка ближнюю.

Столько труда было затрачено на поиск цели. Разве теперь могли задержать или «отменить» атаку

эрликоны и пулеметы? Обязан был донести до врага не только своих сто двадцать бомб «большой

надежды». [55]

Последнюю высоту отдать для пикирования, превратить в скорость, в удар.

Беззвучно неслись по небу трассы, преграждая путь «Илам» к танкам. Но горбатые самолеты,

прокладывая себе путь пушками и пулеметами, спикировали на дальность стрельбы «эрэсами» и с

высоты сто метров высыпали на танки по две кассеты маленьких бомбочек... Снова вверх... Моторы и

скорость затаскивали самолеты все выше.

Разворачиваясь, «Илы» лежали боком к небу и земле. Старались побыстрее развернуться, чтобы

использовать испуг и панику в стане врага, обязательно порожденные первой атакой.

Сначала у крыла, потом у мотора вновь стала проектироваться перехваченная огнем и дымом дорога с

танками... Опять все сначала: эрликоны, пикирование, пушки, пулеметы, «эрэсы», еще две кассеты бомб

с каждого самолета... После сброса бомб ниже к земле и бреющим полетом — на север...

После линии фронта набрал сто метров высоты: «Пусть летчики отдохнут».

— Земля, я — семьсот тринадцатый, задачу выполнил. Бомбы хорошие. Примерно в десяти километрах

от линии фронта на дорогах появляются войска ротами и батальонами, танки пока в колоннах. Похоже, резервы.

...На аэродроме новая пятерка Ли-2 из своих пузатых фюзеляжей опять выгружала ящики с ПТАБами. И

так будет до тех пор, пока эти бомбочки не дойдут с заводов по железной дороге. Бомбы сразу заявили о

себе во весь не по росту громкий голос. И теперь, когда их не будет на аэродромах, все — от

командующего фронтом и до оружейника самолета — будут нервничать и ждать с нетерпением

очередного транспорта, потому что, устремляясь сотнями штук из люков «Илов» к земле, они накрывали

своим полем [56] разрывов большие площади. Попади в танк хотя бы одна, она могла справиться и с

«тигром», и с «фердинандом».

...Сколько же тонн смертоносного груза перевез и сбросил на головы врага из-под крыльев штурмовик?

Трудно подсчитать. Впрочем, давайте прикинем: за два с половиной года войны штурмовая дивизия

Одинцова, как записано в ее истории, израсходовала разных бомб 63602, общим весом 5290 тонн, реактивных снарядов 38 813, снарядов 2 035 092, патронов 5 028 860. Средняя грузоподъемность

железнодорожного вагона в годы войны — 25 тонн. Сколько же это эшелонов получается?!

«Шварцер тод» («черная смерть») — так со страхом и ненавистью стали называть немцы этот самолет. За

каждый сбитый Ил-2 была установлена награда — две тысячи марок. А наши бойцы за его большую

работу, за то, что он так много, трудяга, «горбил» на кровавой пашне фронта, — прозвали его

«горбатым». Тут и форма этого великого труженика войны прозвищу способствовала — кабина над

фюзеляжем горбом возвышалась.

Все авиаторы любили этот самолет и берегли его, как могли. В архивах есть один трогательнейший

документ — политдонесение в авиакорпус начальника политотдела штурмовой дивизии. В нем так

говорится об однополчанине Одинцова: «8.02.45 года самолет Героя Советского Союза т. Куличева был

подбит истребителями противника, которые в количестве шести штук атаковали его группу и побили все

приборы в кабине этого самолета. Тов. Куличев посадил самолет на своей территории, и, когда ему я и

командир полка гвардии подполковник Чернецов говорили, почему не садил самолет на фюзеляж, убить

же себя мог при посадке, то тов. Куличев ответил: «Жаль было ломать самолет, очень уж хороший. Еще

новый». [57]

Михаил Петрович Одинцов, вспоминая обо всем этом, привел еще такой факт:

— За 202 боевых вылета на Ил-2 я потерял один самолет в 1942 году — оторвало хвост снарядом из

танка. В том же году прилетел на аэродром на самолете, в котором было около четырехсот пробоин.

Посадил его на колеса. Холодом по спине проскользило, когда техник притащил в пилотке и показал

бронебойные сердечники и осколки снарядов, собранные в фюзеляже у задней бронеспинки. Около

килограмма их было. По всем летным законам тот самолет ремонту не подлежал, но прилетел. И

отремонтировали его, он потом долго воевал еще.

И такой итог разговору подвел Михаил Петрович, говоря об этой боевой машине: