М. П. Одинцов

Собрания коммунистов посвящались обмену мнениями о своей авангардной роли в воздушных боях, о

вводе в строй молодого пополнения, о пропаганде уставов и наставлений, о мерах парторганизации по

укреплению воинской дисциплины, о росте партийных рядов и воспитании молодых коммунистов, о

повышении ответственности членов и кандидатов партии за политико-моральное состояние авиаторов, о

задачах парторганизации по усилению идеологической работы, о выполнении Устава ВКП(б), о личном

примере коммунистов в обеспечении безотказной работы материальной части. Все это зафиксировано в

протоколах и донесениях.

Быть впереди! Этот лозунг был главным и в комсомольской организации. [67]

За период войны, мужая от боя к бою, парторганизация полка выросла в четыре раза. 130 лучших

комсомольцев стали коммунистами, 85 молодых воинов приняты в комсомол. Люди хотели идти в бой

членами партии, хотя и знали, что это не дает никаких привилегий, кроме одной: первым идти в огонь, первым погибнуть за Советскую Родину.

Коммунисты и комсомольцы цементировали ряды полка, своей кипучей энергией удесятеряли его

ударную силу. Огромен их кропотливый труд по укреплению боевого братства и товарищества воинов, по

воспитанию их в духе пролетарского интернационализма и дружбы народов.

— А в полку нашем, — пошутил как-то Михаил Петрович, — как в Верховном Совете, все

национальности страны были представлены.

К январю 1944 года все коммунисты были удостоены правительственных наград, а шестеро из них стали

Героями Советского Союза. Этим Сергей Фролович Мельников очень гордился, как и тем, что, когда он

был политработником полка, часть стала гвардейской, получила почетное наименование Киевской.

В архивах сохранился «Боевой листок», выпущенный 15 апреля 1943 года. В нем помещена «Клятва

летчика» — штурмана полка капитана Михаила Забненкова. Вот что в ней говорилось: «Я и мои два

брата с первого дня войны с немецкими захватчиками стали на защиту горячо любимой Родины.

Фашистские изверги одного брата убили, другого сделали навек калекой. Они навсегда разлучили меня с

лучшими моими боевыми товарищами. Я мщу за братьев, за товарищей, за поругание Родины, за

издевательство и насилие над мирным нашим народом. Пока видят мои глаза, а руки крепко держат

штурвал — я клянусь матери-Родине, партии Ленина, что [68] отдам все свои силы, а если потребуется, то и. жизнь для скорейшего разгрома врага».

Сергей Фролович любил повторять командирам и политработникам слова В. П. Чкалова:

«Бессмысленный риск никогда не заслуживал и не заслуживает название — геройство. По-настоящему

смелый человек никогда не будет рисковать без смысла, без необходимости. Надо воспитывать в себе

качество, которое всегда идет рука об руку со смелостью. Это — дисциплинированность».

Михаил Петрович вспоминает:

«Был такой воздушный бой зимой сорок второго года. Группе, в которой летал и я, предстояло нанести

удар по узловой станции. Прорвавшись через зону заградительного огня, мы перешли в пикирование.

Действовали и над станцией в сплошных трассах огня противника. Но удар нанесли точно. И вот в

момент выхода из атаки прозвучал голос моего фронтового друга Степана Пошивальникова: «Руль

высоты перебит. Иду в последнюю атаку. Прощайте!»

В этой фразе, которую до сих пор слышу, просто и спокойно, без панической скороговорки и нотки

обреченности летчик докладывал обстановку и свое решение, но всех словно ножом кольнуло. Оглянулся

и увидел самолет Степана. Пикируя под небольшим углом, его машина стремительно неслась к земле.

Пошивальников решил вогнать ее, раненую, падающую, во вражеский эшелон. И вот тут пораженные

происходящим летчики услышали в ответ резкий, властный голос командира «Не сметь! Запрещаю!

Триммер! Выводи триммером!» Я сжался в комок. «Все! — подумал. — Нет друга и боевого товарища...»

Триммер — это маленькая пластинка на руле высоты, облегчающая нагрузку на рули штурмовика.

Управлять самолетом только с помощью триммера очень сложно. И вдруг голос Степана: «Понял.

Попробую». [69]

У самой земли Пошивальников сумел вывести машину из пикирования, дотянул к своим. Мы вместе

пришли на аэродром. И самолет с перебитыми, искореженными рулями мой друг благополучно посадил с

помощью триммера. Когда же собрались на полковом командном пункте, командир полка спросил

летчика: «Почему прощался? Почему сразу не воспользовался триммером?» Ответил: «Что же оставалось

делать? Руль высоты не действует, самолет неуправляем. Вот и решил «довернуться» на другую цель... А

о триммере не успел сообразить...»

Вот так. О триммере не сообразил, а вот о том, как нанести последний удар по врагу, он сообразил сразу.

Меня тогда особенно поразило, что сказано это было обыденно и просто. А ведь речь шла о том, чтобы

«довернуться» и, как Гастелло, своей подраненной машиной, ценой жизни уничтожить как можно

больше врагов. И все мы понимали: Степан, которому тогда только что исполнилось двадцать, сделал бы

это наверняка, ибо в груди его билось горячее сердце патриота.

Он сумел бы погибнуть славно, геройски, но это было в тот момент совсем необязательно. Благодаря