М@рковная история

Наутро чувствую себя заболевшей. А еще мне очень страшно выходить из квартиры, я боюсь встретить Леру. Очень перед ней стыдно. Еще сильнее я боюсь встретить самого Марка. Потому, что таких свирепых животных, которых он заслужил, в моем зоопарке нет.

И я не иду на работу, сославшись на внезапную сильную простуду.

Целый день смотрю в окно на детскую площадку и пью кофе. Без молока. Экономлю для Марковочки. Неизвестно, когда я наберусь внутренних сил, чтобы выйти за ним в магазин. Рыжая не отходит от меня ни на шаг, и все время лезет на руки, словно я на самом деле болею.

В какой-то момент я вдруг понимаю, что минут пятнадцать наблюдаю за его женой и дочкой, которая носится по детской площадке.

А жена у него очень красивая и приятная…

И у меня нет ни единой зацепки, чтобы как-то оправдать поведение этого мерзавца.

Хотя одна есть. Он честно предупредил в самом начале, что на него нельзя положиться. Интересно, ее предупредил тоже, когда они решили завести совместного ребенка?

Удобно…

От этих болезненных рассуждений меня отвлекает знакомый короткий звонок в дверь.

И я срываюсь к ней. Срываюсь рефлекторно, сердцем. Оно, глупое, уверено, что я должна открыть и броситься к нему на шею. Почувствовать его хотя бы немножко. И пинает меня изнутри, требуя этого. Но чем ближе я к двери, тем мне и спокойнее, и больнее. Выглядываю в глазок. Там он.

Классный ты, Марк. Решил забежать по-соседски, пока жена гуляет с дочкой?

И я стекаю по двери вниз, беззвучно рыдая. Чувствуя его через эту дверь.

Он звонит еще раз, настойчивее, и потом еще раз. А через полчаса звонит еще.

Я ухожу подальше от этой двери.

Мне нельзя ее открывать.

Нет смысла ее открывать!

Я кручусь на своем «испачканном» диване до утра.

А утром слышу тихий стук в дверь.

И закрываю глаза, не собираясь туда подходить.

Вечером все повторяется.

И я опять ворочаюсь без сна на диване. А когда начинает вставать солнце, понимаю, что мне нужно с кем-то поговорить.

Набираю папу.

— Котёнок, привет!

— Привет, папочка…

— У тебя что-то случилось?

С папой у нас как-то ближе, чем с мамой, он сразу улавливает все тонкости моей шизанутой организации.

— Мхм…

— Что?

— Пап. Я влюбилась.

— Хм… Поздравлять, я так понимаю, не с чем?

— Не с чем. Он живет в соседней квартире, и у него семья. Что мне делать?

Вздыхает.

— Плакать в подушку, котёнок. И забыть его имя.

Имя забыть теперь не получится! — прижимаю ближе сонную Марковку.

— Пап… — начинаю я рыдать.

Потому, что в мою дверь опять звонят. И мои ноги несут меня к двери. Для чего? Я все равно не открою.

Слышу, как он со злостью лупит по ней ладонью.

— Кать! Ты же дома, я знаю! Открой.

Наверное, Лера с Настюшкой опять куда-то ушли.

— Пап? — шепчу я. — Забери меня, пожалуйста, к себе пока.

— Собирайся.

Глава 7 — Большими буквами

Папа перекрывает краны, отключает отключает электричество. Он у меня очень ответственный и надежный, не чета некоторым!

Забирает последнюю сумку с вещами и выходит. А я еще раз оглядываю квартиру — не забыла ли чего важного. Осталась только пижамка-свинка, но она еще мокрая после стирки, и я развешиваю ее на батарее. Потом заберу свой домашний хвостик…

Подхватываю на руки тревожно суетящуюся у моих ног Марковку, прячу ее за лацкан своего пальто и решительно захлопываю дверь. Бегом спускаюсь по лестнице. Дверь подъезда железно хлопает за спиной. Я иду к папиной машине, он упаковывает сумки в багажник. Главное — не реветь! Достаточно с меня уже коровы.

— Катя! — рефлекторно поворачиваю голову, внутри все застывает.

Марк со своей лоджии.

— Катя, подожди!! — срывается он в квартиру.

И я, застыв в паре шагов от спасительной двери папиной машины, стою с колотящимся сердцем.

— Это он? — подходит отец.

Киваю.

— Садись, котёнок, — настойчиво толкает меня в спину. — Чего ты собралась ждать?

Ни-че-го.

И я послушно сажусь. Дверь машины захлопывается, а подъезда — распахивается. Марк в футболке вылетает на крыльцо. Растерянно оглядывается. Отец садится в машину, Марк разворачивается на хлопок дверцы и встречается со мной глазами.

— Катя!! Минуту поговори со мной!

Подъемники уверенно двигают стекла вверх, гася требовательный крик Марка.

Он срывается с места одновременно с папиной машиной. Я закрываю глаза, мы уезжаем. Каждой клеточкой чувствую его отчаянный расстроенный взгляд.

И еще я не могу отыскать в нем нужной порции цинизма для того, чтобы сделать так, как он сделал. Мне он упорно чувствуется открытым и искренним. Эти чертовы розовые очки… И так нелепо больно за Марка, что я бросила его сейчас там, не дав сказать ни слова. Это похоже на вариацию Стокгольмского синдрома! Мое сердце очень долго пробыло у него в заложниках.

— Ты сделала все правильно, котёнок.

Киваю, но моя корова опять возвращается.

Отлежавшись еще несколько дней у папы, я иду сдаваться Люциферу на работу. К сожалению, разбитое сердце почему-то не числится в списке заболеваний, по которым положен больничный. И это, на мой взгляд, большое упущение.

Иду к кабинету начальника. «Люциферов Феликс Селиверстович». Дал же Бог имя-фамилию…

Стучусь.

— Зайдите, Катерина.

— Здравствуйте…