М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание

— Дома, сынок, дома, но все одно как на иголках сидишь… И боюсь я, как бы с тобой беда какая не стряслась, уж больно ты в чужие дела встреваешь, вместо того чтоб о нашей бедности думать.

— Не встреваю я, мать, в чужие дела, незачем мне в них встревать! — пробормотал Петре. — Но только, когда люди меня зовут, не могу я не идти, стыдно сиднем сидеть.

— Нет, сынок, совсем не стыдно! Я вдова, другие мои дети совсем махонькие, на тебя одного вся надежда. Да еще сколько времени тебя в солдатчине продержали, а я одна и одна маялась, совсем с ног сбилась…

— А сейчас слух прошел, что нас снова всех призовут в армию из-за…

— Господи, спаси и помилуй! — в страхе перекрестилась Смаранда.

— Но сюда, видать, приказ еще не дошел, а то бы староста нам сказал, — продолжал Петре. — Теперь уж будь что будет, не тревожься и не печалься без толку, — успокоил он мать, но чуть спустя добавил глухим голосом, с болью, словно пытаясь вырвать из сердца занозу: — Только бы эта барыня здесь не торчала, потому, сдается мне, она всему виной… Хоть бы убралась подобру-поздорову, не портила нам кровь!

— Да провались она в преисподнюю, барыня эта окаянная! — неожиданно вспыхнула Смаранда.

Староста Ион Правилэ вошел в корчму, весело потирая руки.

— Ты один, Кристаке, совсем один?.. Вот и хорошо! Подай быстренько стопку, а то некогда мне. Столько на мою голову сейчас хлопот свалилось, просто не знаю, за что раньше браться!

— Ну как, префект приезжает наконец? — спросил Бусуйок, подавая цуйку.

— Хоть бы ехал поскорее, чтобы мужики успокоились! — выдохнул староста, осушив одним глотком стопку.

— Да они, кажись, утихомирились, по домам сидят, — с сожалением пробормотал корчмарь. — Один Спиридон торчал здесь у меня, только-только его выпроводил.

— Нет, брат, не к добру эта тишина, поверь уж мне! — таинственно возразил Правилэ. — Собака когда кусает, то уж не брешет.

— А ты почуял что или слыхал?

— Чего мне слыхать или чуять? Разве люди болтают, когда собираются за дело какое приниматься? Кто что может знать?.. Один начнет, а другие за ним, как овцы…

— Да, плохие нынче времена, господин староста.

— Такая уж наша доля. Только б еще хуже не было!

Правилэ вспомнил, что ему некогда, и пошел к двери, крикнув на прощанье совсем другим, повелительным тоном:

— А ты, Кристаке, гляди, чтобы у тебя все было в порядке! Вдруг господину префекту вздумается к тебе заглянуть, инспекцию провести? Будь наготове!

— Пусть приходит на здоровье… Только думается мне, кому сейчас дело до какой-то корчмы. Теперь всюду такие пожары полыхают…

3

В среду Титу Херделя пришел в «Драпелул» очень рано, чтобы рассказать Рошу о восстании солдат-резервистов и об убийстве офицеров, тем более что эту информацию не опубликовала даже «Диминяца».

— Все знаю! — тоном превосходства сказал Рошу. — Знаю даже новости похлеще! «Диминяца» попыталась было опубликовать это сообщение, но ее предупредили, что весь тираж будет тотчас же конфискован, и она вынуждена была отказаться. Знаю, малыш. Мне ли не знать?

Рошу поднялся из-за своего заваленного газетами стола, взял Титу, как ученика, за руку и подвел к карте Румынии, пришпиленной канцелярскими кнопками к стене.

— Видишь эту подкову, малыш? — назидательным тоном опытного репетитора начал он, проводя указательным пальцем по всем извилинам границы. — Видишь, значит… А помнишь, что я тебе втолковывал дней десять назад, когда мы говорили о крестьянских беспорядках? Ну как, прав я был? Вот отсюда они начались, с самого верха, с того угла, что около Буковины, и началось все с избиения евреев… Так продолжалось несколько дней, беспорядки расползались все ниже, и под теми же лозунгами: «Долой жидов!», «Долой пейсы!». Помнишь, ты тоже считал, что все сведется лишь к пейсам. А теперь гляди — беспорядки достигли Телеорманского уезда. Видишь? Но пожар бурно распространяется все дальше и дальше. Я уверен, что дня через три-четыре он захватит и Северин, то есть заполыхает вся подкова… Теперь уже затряслись поджилки и у тех господ, которые орали: «Долой жидов!» Сейчас они на своей шкуре чувствуют, что крестьяне, если уж они взялись за топоры и косы, не делают никакой разницы между евреями и христианами. Больше того, как раз в тех местах, где евреев нет, совершаются самые дикие и жестокие бесчинства. В Молдове как будто не было убийств и человеческая кровь не пролилась, а вот здесь восставшие крестьяне растерзали многих помещиков и арендаторов.

Рошу снова уселся за свой письменный стол. Из-за кипы газет высовывалась сейчас только его голова с поблескивающими, как чудовищные глаза, очками… Титу эти известия очень встревожили, в особенности упоминание о Телеорманском уезде. Это означало, что опасность угрожает Амаре и непосредственно Надине, о которой вчера весь вечер шел разговор у Гогу Ионеску.

— Скажите, пожалуйста, господин Рошу, — взволнованно спросил он, — а из Арджеша не поступало никаких тревожных сообщений?