Мачо

– Какая в наших краях ГАИ! – Ангелина хохотнула, опрокинула в рот рюмку, вкусно выдохнула, занюхала ржаной горбушкой. Поддразнила, потрясла рюмку кверху донышком: ни капельки!

И Анатолий с голодухи, с долгого воздержания, сломался – дрогнули красивые резные, как у девушки, ноздри. Не поднимая глаз, выцедил рюмку. Ангелина тут же снова плеснула, не слушая протесты мужа (мужа?) Уже не уговаривала: водка-голубушка своё дело знает, сама уговорит. И точно: Анатолий расслабленно, виновато улыбнулся. Вторая пошла мягче.

– Ты закусывай, закусывай, как следует. Огурчиками похрусти, ароматные они какие нынче. Хмель-то и не возьмёт. А может, останешься… Толя?

Не остался. А останься, всё обернулось бы по-другому. Живой бы, невредимый был. Свадьбу бы серебряную сыграли. Едва за мужем хлопнула дверь, на улице заурчал мотор – Ангелина набрала в мобильнике 02.

– Дежурная часть слушает!

– Из Мартынихи звонят. У нас тут пьяный по улицам носится, как сумасшедший, кур-гусей давит. Машина «Судзуки-Джимни», белая (назвала номер). Боимся, как бы беды не натворил. Ребятишки на улице играют, мало ли что. Направился в деревню Вёшки.

В Вёшках жила разлучница. Ангелина отключила телефон, передохнула. Вот так, гулёна. Посиди-ка без прав с полгодика, дай отдохнуть жене…

Народу на кладбище почти не осталось. Она, раскачиваясь, всё сидела на лавочке. Всё так же улыбался с фотографии голубоглазый Анатолий. Господи, зачем ты вслепую, наобум сводишь чужих душой людей? Зачем заставляешь жить, привыкать, прикипать друг к другу, рожать детей? Зачем мучиться заставляешь, зачем, Господи?

ВЕСЕЛАЯ ВДОВА

– Не могу-у-у! – прибежавшая в неурочный час с фермы Аля пробежала за дощатую перегородку, упала на койку, сунув голову под подушку. – Не могу-у!

Всю зиму Аля ходила на ферму – сердце рвала. Бросала перед коровами по жидкой охапке: не сено – нечто черное, гнилое, склизкое, как морская капуста. Садилась надаивать суточные козьи два с половиной литра синеватого постного молока.

Коровы походили на узниц Освенцима: с обтянутыми ребрами и мослами, с непропорционально громадными мордами. Некоторые были подтянуты вожжами под брюхо к балкам. В полутьме фермы казалось: стоят ободранные коровьи остовы. Дольше держались старые жилистые коровы – первыми падали нежные большеглазые первотелки.

В детском отделении, как старички, натужно кашляли и стонали телята. Они лежали в навозной жиже на бетонном полу – утром лужи прихватывало ледком.

– В Страсбургский суд на них подам! – потрясала руками Аля. – Статья есть: за жестокое обращение с животными.

«На них» – это на молодого хозяина и его папашу. Молодой человек приехал из-за границы, где учился семь лет. По случаю окончания университета папа подарил ему «деревнишку со дворами, людишками и животами». В то время кооператив «Светлый путь» с центральной усадьбой Илюшонки окончательно развалился после всех слияний-разукрупнений и шел за гроши с молотка.

И только природа в Илюшонках еще оставалась величественной и роскошной. Глубокая чаша небесно-синего пруда, армия высоких елей, грозно наступающих со всех сторон, грозящих взять в окружение, не пощадить Илюшонки. Вековые деревья со скрипом шаркали лапами по крыше Алиной избенки. Можно было между дойками выскочить в халате и калошах и за 15 минут насобирать в фартук грибов на обед.

* * *

В перспективе папа с сыном задумывали организовать в Илюшонках новое экономическое чудо. Сотворить оазис, кусочек отдельно взятого процветающего капитализма посреди унылой российской действительности. Грезилось: яркие автобусы с телевизионщиками, японская делегация мелко трясет желтыми морщинистыми личиками, Путин жмет ручку и все такое…

В программе «Время» на первом канале: пасущиеся на изумрудных лугах тучные стада… Каменный дом на отшибе: с колоннами, парком, беседками, купальней, гостевой стоянкой для «Мерседесов» и «Тойот»… Маслобойня, колбасный цех, фабрика мороженого. Веселые, зажиточные, сытые поселяне. Утопающие в садах красные кирпичные коттеджи, у каждых ворот по двенадцатой вазовской модели.

В действительности были: нищета, грязь, дырявые фермы, ревущая от голода скотина. Коровы производили не столько молочную продукцию, сколько горы вонючего навоза. Колхозники, пьянь и ворье, глядели угрюмо: того и гляди ножиком пырнут шину у «мереседеса». Молодой хозяин стоял перед дилеммой: ухнуть десятки миллионов в черную дыру, именуемую Илюшонки, или на эти деньги купить самолет и слетать на тропические острова. Выбрал второе.

А уж грозно небо осенью дышало, реже солнышко блистало. Не было заготовлено ни грамма зерна, сена, силоса, комбикормов. Делегация доярок во главе с гневной Алей поехала в район. Там развели руками: помочь не можем. Купить вас купили, застолбили: «Не трожь, мое!» – но сделку отложили.

* * *

– Не могу-у! – мычала в подушку Аля. То, что произошло сегодня, было последней каплей, переполнившей сердце.

Река вскрылась, животных вывели на водопой. И еще – в слабой надежде – что отыщется зеленая былинка в жухлой прошлогодней траве.