Мадам Белая Поганка

– Потом нас нашли, – дополнила Полина. – Мы тогда с Анастасией Романовной помчались в Москву. Прошло время, мы стали старше, умнее и поняли, что не хотим, чтобы погибла память предков. Спасибо, Илларион Захарович помог. Он один из наших селян, добился высоких постов в Москве. Кладбище стало мемориальным. А мы проводим экскурсии. Народ сюда охотно едет, можно остаться переночевать, пожить здесь, сколько хотите. Дорого мы не берем.

– За счет натурального хозяйства держимся, – пояснила Анастасия, – коровка у нас, куры, огород.

– Неужели сами за скотиной смотрите? – поразилась я.

– Почему нет? – удивилась, в свою очередь, Полина. – Мы с детства приучены.

– Вам не скучно? – полюбопытствовала я.

– Так некогда сложа руки сидеть, – засмеялась Полина, – крутимся, вертимся.

– Кладбище закрыто? – уточнила я.

– Да, – подтвердила Анастасия.

– Но на некоторых памятниках стоят недавние даты, – сказала Ада, показывая на экран, – имена по большей части несовременные. Например, Нина-Зельда, она похоронена в могиле Локтевой Авдотьи Филипповны.

Погодина не занервничала.

– Правильно. Авдотья наша, невестка Мартына, жена его сына Вениамина, только ее тела-то там нет.

– Урна, – растолковала Полина, – ее можно зарыть.

– Нина Панина – Зельда, – добавила я, – нас удивило имя Зельда.

– Ох, – протяжно вздохнула Анастасия Романовна, – бедняжка! Она недавно ушла! От больного сердца вроде! Еще могла бы пожить! Вениамин, супруг Авдотьи, был художник известный. Агафина долгое время не было на карте Подмосковья, никто о селе, кроме жителей, не знал. А потом начали делать съемки с самолетов, решили составить подробное описание всех поселений и нашли нас. Жизнь общины, конечно же, изменилась! Пожилые остались на месте, а те, что помоложе, мы с Полей в том числе, рванули в столицу.

– Ошалели там! – развеселилась помощница Анастасии, – город шумный! Столько всего! Мороженое!

– Мы им объелись, – призналась Погодина. – Только не надо нас считать Маугли. И раньше в столице бывали. Обучались дома, но прикрепились к одной школе. У нас были те, кто постоянно жил в Агафине, и те, кто приезжал на выходные и праздники в отпуск. Епифания Марковна, директор школы, и оба завуча, они из наших. Знали, что детей в селе учат намного лучше, чем в большинстве столичных заведений. Правда, расписание строилось иначе. Понедельник – только русский язык. Вечером в воскресенье из города приезжал профессор филологического факультета, Ефим Ферапонтович, он ночевал в доме у своей матери. На следующий день с семи утра до шести вечера мы учили родную речь: грамматику, лексику. Вторник – математика. Ее вела профессор МГУ. Среда – иностранные языки. Сразу два. Ну и так далее.

– С нами занимались лучшие педагоги, – сказала Полина, – числились мы в школе Епифании Марковны. По окончании каждой четверти сдавали зачеты.

– Это так называемое домашнее обучение, – подхватила Анастасия, – оно существовало всегда для детей с проблемами здоровья. Не знаю, кто выписывал нам медсправки. В воскресенье все шли в молельный дом, часто ездили в Москву в музеи. Или на дневной спектакль в театр, в консерваторию. Культурная программа была обширная. Мы знали столицу. Но! Поодиночке не гуляли.

– Везде ходили группой, – уточнила Полина, – в сопровождении взрослых. Еду брали с собой, перекусывали в автобусе. Да и в те годы было не то что сейчас. Общепит развит плохо, кафе раз-два и обчелся. Мы были умные, образованные дети! Но никогда не посещали столицу без старших. Когда же село «открыли», стало понятно: это конец изоляции. Собрался совет Агафина, он решил: те, кто заканчивает десятилетку, могут ездить в столицу в свободное время. Дети должны были понять: они хотят идти в вуз, а потом устраиваться в мегаполисе? Или им лучше в Агафине остаться?

– И вот тогда, Полина права, мы ошалели, – улыбнулась Анастасия, – и, признаюсь, город нас испугал, мы вернулись домой, там было спокойно, тихо, привычно. Но через неделю затосковали по столице, подумали: что нас в селе ждет? Хочется семью свою иметь, а женихов нет. Бросились родителям в ноги: не сердитесь, мы уедем в Москву. Трое нас тогда было выпускников: я, Поля и Авдотья. Отцы у нас добрые, умные, они все организовали. Епифания нам выдала аттестаты об окончании школы. У Прасковьи, одной из наших, что в Москву когда-то уехала, вернее, у ее супруга, была квартира пустая, по наследству ему досталась от кого-то. Нас троих пустили туда жить. Мы хорошо учились, потом наши дороги разошлись. Авдотья замуж вышла, Полина тоже. Я кандидатом наук стала, занималась растениями, потом увлеклась историей.

Анастасия Романовна поморщилась.

– Извините, вечно старух на воспоминания тянет. Мы люди простые, наша жизнь вам не интересна, скажу лишь, что мы отравились Москвой, наелись ее весельем по уши и вернулись к родным очагам. Во славу наших предков теперь за погостом следим, экскурсии проводим. Авдотья, к сожалению, умерла.

– Странно она дочь нарекла – Зельдой, – нажала я на ту же педаль.