Мадам Белая Поганка

Гортензия приподняла верхнюю губу и стала похожа на злого кролика.

– Почти угадали, что странно. Обычно все ошибаются. Тридцать два. Признайтесь, перед поездкой вы ознакомились с моей биографией?

– В общих чертах, – аккуратно ответила я.

– И прибавили годы к моему возрасту, чтобы меня обидеть? – предположила дама.

– Конечно, нет, – возразила я, – но вы же просили ответить честно.

– Ну ладно, – смилостивилась хозяйка, – надевайте домашнюю обувь, и пройдем в гостиную.

Я посмотрела на пол.

– Простите, а где взять тапочки?

Гортензия опустила верхние веки и теперь приобрела сходство с черепахой.

– В своей сумке. Или вы надеялись получить обувь от меня?

Стало понятно: разговор предстоит трудный.

– Ну что вы, – соврала я, – просто забыла мешок с балетками. Извините, пойду босиком.

– И натопчете мне своим грибком по паркету? – фыркнула Гортензия. – Ну уж нет! Навяжите на ноги пластиковые мешки!

– Если разрешите, я спущусь во двор, возьму в багажнике мешок со сменной обувью, – соврала я.

– Хорошо, только не задерживайтесь, – кивнула дама.

Я поспешила на улицу, по дороге соединилась с Димоном, передала ему беседу с госпожой Мироновой.

– Ты на самом деле возишь с собой тапки? – изумился Коробков.

Я внеслась в супермаркет, который весьма удачно находился в соседнем доме.

– Нет. Я вошла в магазин, куплю здесь что-нибудь на лапы.

– Возьми бумажные салфетки и кусок мыла, – подсказал Коробков, – скорей всего, тебя отправят мыть руки и разозлятся, что при тебе нет нужных принадлежностей. И туалетную бумагу прихвати, вдруг тебя в сортир потянет. Хотя не стоит, в санузел гостью точно не пустят.

Глава двадцать девятая

– Сидите спокойно, – велела Гортензия, когда мы наконец очутились в гостиной, – на кресле обеззараживающая накидка, не комкайте ее задом. Итак! Мне сообщили, что цель визита журналистки – написание статьи.

– Ваш отец, – начала я, – Вениамин Мартынович Локтев, художник…

– Гений! – перебила меня хозяйка. – Как водится, не понятый ни народом, ни критиками, ни коллегами. Простой люд глуп, не способен оценить искусство, ему подавай полотно, на котором котята в корзинке изображены. Критики живут за счет гадостей, которые бесплатно пишут, и за счет похвал, которые пишут за деньги, двуличные, беспринципные ехидны. Коллеги! Тут без комментариев. Отца преследовали так же, как и моего деда.

– За что они подверглись гонениям? – спросила я.

– Если вы готовы слушать внимательно, не перебивать, тогда я расскажу вам, как общество уничтожает честных талантливых людей только за то, что они честные и талантливые, – вздернула подбородок Гортензия.

– Не произнесу ни слова, – пообещала я и опять вызвала недовольство тетушки.

– Это в ваших интересах. Как только издадите звук, я прекращу повествование и велю вам уйти, – процедила Гортензия и завела рассказ.

Я осторожно включила диктофон в кармане и замерла в неудобном жестком кресле, от которого несло хлоркой.

Хозяйка начала повествование почти от Адама.

Мартын, дед Гортензии, никогда не ходил в церковь, он говорил:

– Видел один раз, как из алтаря бесы выбегают. Ночью мне потом приснилась богиня Луны и приказала только ей поклоняться.

Слова Локтева никого не удивили. Все знали, что он колдун и сумасшедший, преподавал в гимназии древнюю историю, но его выгнали за обращение к ученикам:

– Мы славяне, у нас свои боги, народу навязано православие. Почему все должны ходить в церковь? Кто разрешил князю Владимиру за весь народ решать, кому молиться? Я, например, почитаю богиню Луны и бога Солнца.