– Скажите, Кнут, – Алексей Митрофанович назвал его по имени, придавая беседе доверительность, – только ли материальные соображения подвигли вас на то, чтобы предложить свои услуги Советскому Союзу?
– Я думаю, в данном случае для покупателя важна эффективность и боеспособность «Посейдона», а не мотивы его создателя, – отрезал Скоглунд.
– Вы ошибаетесь, Кнут, – невозмутимо продолжал Алексей Митрофанович. – Конечно же, качество ваших разработок имеет главную ценность. Однако, исходя из интересов обороноспособности СССР, мы не можем пойти на такой шаг, не доверяя полностью автору системы. Поэтому-то нам так важна ваша откровенность.
– Что ж, это вполне объяснимо, – согласился Скоглунд. Он понял, что от въедливого русского ему легко не отделаться, и решил дать ему себя «прощупать». – Я готов вполне откровенно ответить на ваши вопросы.
– Так что подвигло вас на этот поступок? – продолжал Алексей Митрофанович. Из его дальнейшей речи Скоглунд понял, что вопрос был почти что риторическим. – Насколько я знаю, вы в юности сочувствовали левому движению. А ваш друг и спутник, Рун Киркебен, даже состоял в одной из ультралевых партий. Прежде чем… – он сделал паузу, подбирая наиболее корректные слова для характеристики «личностного развития» Руна, – прежде чем заразился упадническими, декадентскими настроениями.
– А вы неплохо информированы для простого ученого, – съязвил Кнут. Он уже начал сомневаться в ведомственной принадлежности этого человека.
– Да, нам не безразлично, с кем мы вступаем в неофициальные отношения, – невозмутимо парировал Алексей Митрофанович, – к тому же от советского ученого требуется гражданская ответственность. А уж тем более, от ученого, работающего на оборону страны в условиях противостояния с агрессивными капиталистическими блоками. Итак?
– Это был юношеский максимализм, – легко открестился от своего левацкого прошлого Кнут. – В двадцать с небольшим утопии кажутся привлекательными, однако более или менее удачная адаптация в обществе излечивает нас от иллюзий. Синица в руке лучше журавля в небе, а собственное благополучие сегодня куда приятнее счастья всего человечества в неопределенном светлом будущем.
– Однако, насколько мы с Самуилом Моисеевичем знаем из ваших же слов, – смягчив тон, который, впрочем, не менял жесткости смысла речи, продолжал Алексей, – вы адаптировались в буржуазном мире отнюдь не так удачно, как вам бы того хотелось. Если в юности вы были осведомлены о несовершенстве и бесчеловечности капитализма лишь в теории, то совсем недавно вы почувствовали это на собственном опыте.
– Да, это так… – нехотя протянул Скоглунд, – юношеские идеалы отчасти сохранили для меня свое обаяние. Но я пацифист и политикой не интересуюсь.
– Тогда давайте от политики перейдет к технике. Вы же, надеюсь, приехали в Москву не с пустыми руками? Не могли бы вы ознакомить меня с принципиальной схемой «Посейдона» и его основными тактико-техническими данными?
Скоглунд, извинившись, спросил, можно ли воспользоваться туалетом. Хозяин проводил гостя и включил свет в туалете и в ванной комнате. Вернувшись, Скоглунд достал из кармана пиджака какие-то кальки и, за неимением свободного места на столе, разложил их прямо на полу. Алексей Митрофанович, надев очки, ползая на четвереньках, принялся их изучать, удивляясь про себя легкости, с которой иностранец их выложил.
Норвежец буквально впился глазами в русского специалиста по сонарам, отвечая, не задумываясь, на все его вопросы. Только в двух случаях Кнут ушел от прямых ответов. Наконец, удовлетворив свое любопытство, Алексей Митрофанович сел за стол и выпил рюмку коньяка за успех переговоров.
– Сегодня же я доложу руководству о вашем предложении и содержании нашей беседы, господин Скоглунд, – перешел он на официальный тон. – Надеюсь, вы понимаете, что такие дела не делаются за один день? Но, если партнеры по переговорам идут друг другу навстречу, все можно решить гораздо быстрее. Я позвоню вам в гостиницу через пару дней. Желаю удачи и до свидания.
– Я провожу вас, – предложил Самуил Моисеевич.