Мадам Гали -2. Операция «Посейдон»

Резолюция начальника отделения на «горчичнике», прикрепленном к письму доброжелателя гласила: «Прошу принять срочные меры к проверке сигнала. Результаты доложить. Срок – 3 дня».

По приказу Председателя КГБ того времени, даже самые заумные анонимки должны были проверяться по принципу: «как бы чего не вышло. А вдруг?».

Олег, забросив текущие дела, принялся за выполнение указания. Поговорив с двумя агентами из числа художников, хорошо знающих Хмельницкого, он подготовил заключение, из которого явствовало, что художник скорее вернется в СССР, чем останется за границей.

Начальник отделения долго сидел с потушенной сигаретой в руке, перечитывая заключение. Потом поднял на Олега в красных прожилках глаза и сказал:

– Рисковый ты парень или дурачок? А если он останется? Что тогда? На твоем месте каждый второй перестраховался бы и послал вместо Хмельницкого своего проверенного агента из числа художников. И спал спокойно. Ну, так что, может, передумаешь?

– Нет, Иван Павлович. Я верю своим источникам, они меня еще ни разу не подводили.

– Ну, смотри, жопой своей отвечаешь, – дипломатично резюмировал начальник и поставил свою подпись.

Когда за Олегом закрылась дверь, Иван Павлович хмыкнул:

– Да, лейтенантом, я тоже ничего не боялся, – и углубился в чтение оперативных сводок.

* * *

Когда после возвращения из командировки Игорь узнал, что за его лояльность перед выездным отделом ЦК КПСС поручилась сама Лубянка, он испытал весьма смешанные чувства. С одной стороны, он был рад, что никто в его благонадежности не сомневается. Что спецслужбы не имеют к нему никаких претензий, и его первая командировка «за железный занавес» – явно не последняя. С другой стороны, ему было весьма дискомфортно, оттого что он вообще попал под колпак спецслужб. Игорь не знал, на основании чего чекисты сделали свои выводы, откуда брали информацию… И что они потребуют за этот «аванс доверия»? Тем более, что он, свободный художник и внук репрессированного, государственные органы безопасности не жаловал… Но желание выставляться за границей и спокойно продавать свои картины оказалось сильнее обиды на органы и недоверия к ним. Когда Олег Бережной впервые обратился к нему с просьбой, Игорь Хмельницкий не отказал.

Вопреки мрачным ожиданиям Хмельницкого, сотрудничество с КГБ оказалось весьма плодотворным и отнюдь не хлопотным. Его куратор, Олег Ремизов, никогда не запрашивал информацию о близких друзьях Игоря, и выполнение его просьб не заставляло Хмельницкого нарушать какие-то базовые ценности или идти на сделки с совестью.

Ровно в девять Хмельницкий позвонил в дверь явочной квартиры.

– Доброе утро, Игорь, – Олег улыбнулся своему гостю. – Я уже сварил Вам кофе.

– Да, спасибо. Я плохо спал, и кофе мне не помешает… – Игорь и впрямь чувствовал себя все еще на грани сна и реальности.

– Насколько я знаю, живописцам вредно быть «совами», – продолжал Бережной, разливая в чашки ароматный, крепкий напиток. Толк в кофе он знал. – Просыпать часы дневного света для нас… для вас – почти преступление.

– А я и не «сова». Но в понедельник утром «жаворонков» не бывает, – парировал Хмельницкий, пригубив кофе. – Так чем я могу быть полезен, Олег?

– Вы все еще общаетесь с Йоргенсеном? – он был прекрасно осведомлен о характере отношений этих людей.

– Да, мы с ним в приятельских отношениях. Неужели он оказался шпионом ЦРУ? – съязвил Хмельницкий.

– Не надо с этим шутить, Игорь. Кажется, Торвальд Йоргенсен – чистый дипломат, в связях с американцами не замечен. Вам не о чем беспокоиться, вы можете продолжать поддерживать с ним дружеские отношения.

– Я рад, – ответил Хмельницкий.

– Он до сих пор интересуется иконами? Насколько я знаю, вы помогаете ему собирать коллекцию?

– Да, помогаю, – со вздохом ответил Хмельницкий, – однако, моя помощь совершенно бескорыстна и не связана с нарушением закона.

– Я не сомневаюсь в вашей порядочности, Игорь, – на лице Олега еле заметно промелькнула улыбка. – И я не об этом пришел поговорить. Чем он интересуется сейчас? Что желает приобрести?