Мадам Икс

Ты сделал маленький глоток с обычной для тебя утончённостью.

— Ладно, Уилл. Скажи, что ты надеешься получить от наших совместных занятий?

— У меня вопрос получше, — ты наклонился и взял контракт так, как будто собирался разнести его в клочья. — Что скажешь, если мы порвём эту ерунду и перейдём к хорошим вещам? Мы всегда можем снова подписать его позже.

Я, должно быть, до сих пор чуть-чуть пахну сексом, несмотря на то, как безжалостно драила свою кожу: твои ноздри подрагивают, и ты вдыхаешь, наклоняясь поближе, позволяя своим плечам коснуться моих. Я взяла у тебя контракт, мягко, но решительно положила его на журнальный столик и отодвинула подальше от тебя.

— Я так не думаю, Уильям, — я встаю, беру твой стакан. Ты не сопротивляешься, но твой взгляд становятся жёстче. — Ты подписал его, и по закону теперь им связан. Если не хочешь продолжать, можешь подать прошение, чтобы освободится от контракта. В противном случае я настаиваю, чтобы ты держал дальнейшие такие комментарии при себе, поскольку они не разрешены и не желаемы.

Ты встаёшь прямо передо мной. Твой взгляд твёрдый, глубокий, в нём бушует злость.

— О, я думаю, что Вы лжёте, Мадам Икс. Полагаю, что они желаемы. Но... Я подписал контракт, и я — человек своего слова, — ты возвращаешься на своё место на диване, скрещиваешь лодыжки и усмехаешься. — Итак. Учите меня. Я готов.

Я не обращаю внимания на долю правды в твоих словах, медленно дышу, затем поворачиваюсь к тебе, позволяя моему острому, как бритва, пристальному взгляду пройтись по тебе, разрешая тишине затянуться. Ты не       ёрзаешь на диване, но начинаешь показывать признаки дискомфорта.

— Скажи, Уильям, какое твоё самое заветное тёмное желание?

Сейчас тебе позволено говорить, и твой взгляд становится пронзительным и обжигающим.

— Не уверен, что вы действительно хотите это знать, Мадам Икс.

— О, хочу, Уильям. Я бы не спрашивала, если бы мне это было не интересно, — я подхожу на два шага ближе. — Ты же не думаешь, что можешь меня шокировать, правда?

Ты сглотнул, моргнул, а затем улыбка коснулась твоих губ.

— Хорошо, вы сами попросили об этом. А...это предусмотрено условиями контракта, да? Вы не можете разглашать это кому-либо?

— Не могу, и не стала бы.

Я не говорю тебе про камеры и микрофоны.

— Мне нравится... грубо, — говоришь ты. — И мне нравится неповиновение.

Ты следишь за тем, какой эффект произведут на меня твои слова.

Я кивнула:

— Продолжай.

И ты рассказал мне всё в красках.

Я ещё никогда так не радовалась третьему пункту в договоре, как сейчас.

ГЛАВА 2

Резко просыпаюсь. Я не одна.

Чувствую в воздухе намёк на дорогой одеколон. Тут витают и другие ароматы, но они слишком слабые, чтобы их определить. Моя спальня затемнена светонепроницаемыми шторами, таким образом, что ничего не видно, кроме теней в полумраке. В моём генераторе шума затихает успокоительное, нежное накатывание волн на берег.

Я практически не могу спать из-за сновидений.

— Калеб, — мой голос тихий и спокойный.

Ответа нет. Ну, я в нём и не нуждаюсь. Я подожду. Сажусь, подтягиваю простынь к груди, руки кладу сверху. Ровная простынь — тысячи нитей, самый мягкий египетский хлопок — является моим единственным щитом, он тонкий и лёгкий, лучше и не надо.

Щелчок. Низкий жёлтый свет омывает меня, купая комнату в тусклом свечении. Он там, в кресле Людовика XIV, в углу около моей кровати, рядом с окнами от пола до потолка с плотными шторами. На нём сшитие на заказ чёрные брюки от костюма. Накрахмаленная белая рубашка, с бриллиантовыми запонками в два карата. Воротник расстёгнут. Только одна пуговица, верхняя; и этот маленький недочёт в такой поздний час шокирует своей нехарактерной небрежностью. Он без галстука. Я вижу его тонкий, сложенный конец, торчащий из внутреннего кармана пиджака, который накинут на спинку стула.

Тёмные глаза застыли на мне. Не моргая. Пронизывающе. Взгляд спокойный, холодный, нечитаемый. Всё же... есть что-то. Настороженность? Что-то, чего я не могу понять.

— Опусти простынь.

Ах. Какой лёгкий намёк.

Я отпускаю простынь, позволяя ей упасть к талии. Мои соски твердеют от прохлады под наблюдением его тёмного пристального взгляда.

— Убери её.

Я сгибаю колено, поднимаю ногу, отодвигаю простынь пальцем ноги. На мне красное шёлковое нижнее белье. Я удерживаю свой пристальный взгляд, в моём дыхании никак не отражается стук сердца, грохочущий в груди.

— Кому ты принадлежишь, Икс?

— Тебе, Калеб, — прозвучал ответ. Единственный ответ на этот вопрос.

— Чего я хочу, Икс?

— Меня.

Одна пуговица, две, три, и рубашка присоединяется к пиджаку, аккуратно сложенному на спинку стула. Обувь отставлена в сторону с уложенными внутрь носками. Далее — брюки. Он расстёгивает молнию так медленно, что это похоже на пытку. Жду когда тонкий, эластичный хлопок чёрных боксеров найдёт своё пристанище на подушке, сверху брюк, сложенных, как в магазине.