Мадам «Нет»

Можно заметить, что в рассказах о театре, конкурсах, поездках постоянно звучат эти слова: нас отправили, нам велели, нас не спрашивали. Действительно, в наше время жизнь артиста балета (особенно в первые годы работы в театре) была очень жестко регламентирована. Нам и в голову не приходило, что можно самим решать – куда ехать, какие спектакли танцевать, что можно, в конце концов, что-то потребовать: например, деньги за выступления в концертах. Я уже не говорю о валюте. Все, что мы зарабатывали за границей, всю валюту, мы сдавали государству и не знали, куда эти деньги идут, на что. Мы бы предпочли отдавать деньги артистам, театру, но нашим мнением не интересовались. Нам только объясняли, что мы обязаны, обязаны и еще раз обязаны. Я как-то в Госконцерте задала вопрос: «По закону мы, кажется, должны получать не меньше половины заработанной валюты. Почему же мы получаем только около пяти процентов от всей суммы?» И получила «исчерпывающий» ответ: «Но вас же государство бесплатно учило!»… Когда мы на Западе говорили, какие у нас здесь гонорары, люди просто заикаться начинали! Либо не верили. Там знали примерно, сколько мы зарабатываем на гастролях: наши гонорары были вполне сравнимы с гонорарами западных танцовщиков, и потому от нас ожидалось соответствующее поведение. Не объяснишь же, что мы все отдаем… Да еще эта наша социалистическая «уравниловка» – когда и хороший артист, и посредственный получают в театре одинаковую зарплату, установленную чиновниками. Неважно, сколько этот артист приносил государству дохода в валюте…

Система диктовала условия и правила игры. Само собой подразумевалось, что за тебя все решало Министерство культуры, за тебя решал Госконцерт, за тебя решал театр. «Крепостные» артисты? Ну если и не крепостные, то во многом, безусловно, подневольные. Наглядный пример такого отношения к артистам – все эти приемы в Кремле для главного руководства страны, на которые нас приглашали танцевать.

«Приглашали» – только вежливая форма приказа: отказаться было невозможно, даже из-за болезни. Однажды у меня случился сильнейший прострел, я пыталась объяснить, что не могу выступать в таком состоянии. Но – пришли, сделали укол, отвезли – станцевала… В Кремль артистов доставляли к одиннадцати часам утра, для того, чтобы вечером исполнить всего один номер. Целый день мы там сидели безвылазно, дабы не мелькать, когда они мимо ходить будут. Ведь если идет по коридору кто-то из ЦК или правительства – а тут вдруг какой-то артист! – это же нельзя!!! Вот и сидели по своим комнатам, не высовывались. Помню, наши за меня охранников просили: «Ребенка-то пустите в туалет!» Так и ходила до туалета с солдатским конвоем. В течение дня нам что-то поесть приносили, но самим никуда выходить не разрешалось. Сидишь, сидишь, объявляют твой номер – тогда спускаешься (артистические располагались на втором этаже). Репетировать, «разогреваться» абсолютно негде! Так, «холодными», и отправлялись выступать, только в артистической немного разминались. Помню, Саша Ягудин танцевал номер, который Голейзовский поставил на музыку Скрябина; он исполняется в одних плавках, тело тонировано «морилкой», и все. Объявляют Сашин номер, он выскакивает, а на него охрана бросается: «Куда-а-а в таком виде?!» Ему объясняться некогда – номер-то уже объявили. Случилось это, кажется, на Новый год, и Саша захватил с собой в Кремль белую рубашку, чтобы потом идти в гости; он в эту рубашку влез – и так в рубашке (но без штанов!) добежал до сцены, а потом ее перед сценой сбросил.

В банкетном зале стояли столики, мелькали вышколенные официанты, каждый приглашенный сидел строго на отведенном ему месте. Но вообще-то нас туда не пускали: мы танцевали свой номер и уходили, поэтому я точно не знаю, как там все происходило. Иногда во время концерта объявляли паузу, и гости начинали пить-закусывать. Да и во время выступлений артистов тоже ели-пили. Помню, какая паника началась, когда я однажды невольно нарушила «процесс питания»! За одним из столиков около самой сцены тогда сидел маршал Ворошилов. Я танцевала с Геной Ледяхом «Весенние воды», прыгнула на «рыбку» – и с размаху въехала рукой в его мороженое! Ну я руку облизнула и стала дальше танцевать, а уж за кулисами на меня все накинулись: «Ты что, с ума сошла?! Ты куда руками размахалась?!» Хорошо еще, за покушение не сочли…

И при Брежневе, и при Горбачеве такие приемы тоже проводились – только при Горбачеве артистам все-таки уже дозволялось вольно передвигаться. Как теперь обстоят дела с этими «концертами для вождей», я не знаю…