Мадам Оракул

Интересно, дошло ли до Артура мое послание? Приедет ли он, начнем ли мы сначала, ждет ли нас новая жизнь? Или он все еще злится на меня? И он ли тот человек, который?.. Может, все-таки не следовало посылать ему открытку? Или он взял и порвал ее, проигнорировал мою мольбу о спасении?

Я откинулась в кресле и закрыла глаза. На пороге встал торговец овощами в рубашке с короткими рукавами и охапкой, как не трудно догадаться, овощей: переросших цуккини, артишоков, лука, помидоров. Он улыбнулся, я подбежала к нему, он обхватил меня своими оливковыми руками; по полу разлился томатный сок; мы поскользнулись и упали на раздавленные цуккини… Это был секс в салате, маслянистый и хрусткий одновременно. Нет, все будет не так; он появится на пороге, только я не кинусь к нему в объятия, а вспомню про нижнее белье, развешанное на стульях. «Извините, вы не подождете, пока я кое-что уберу?» Что он обо мне подумает? Я начну метаться по комнате, собирая, хватая, пряча. «Не желаете ли чашечку чая?» Непонимание. Улыбка сойдет с его лица. Зачем я вообще его позвала? И потом – он расскажет обо мне всей деревне, мужчины будут грязно ухмыляться и ходить по ночам кругами возле моего дома, а ребятишки – кидаться камнями…

Я выпрямилась и открыла глаза. Бесполезно. Дергаюсь, как вошь на булавке, не могу даже спокойно предаться сексуальной фантазии. Надо бы выпить, а «Чинзано» кончился. А дети и так уже кидаются камнями; вчера один мальчишка чуть в меня не попал.

Я встала и начала расхаживать по квартире. У меня до сих пор не образовалось жизненного уклада, и с каждым днем казалось все бессмысленнее чем бы то ни было заниматься. Я пошла на кухню, роняя на ходу полотенца. Мучил голод, но есть было нечего, кроме вареных, уже засыхающих макарон и петрушки, желтеющей в стакане с водой на подоконнике. Кстати, о пользе холодильников. Пусть они плодят испорченные продукты, но зато создают иллюзию неизбежного завтра, поскольку могут хранить пищу вечно… Почему бы маркетологам не исследовать этот вопрос? Ведь очевидно, что счастливые обладатели холодильников воспринимают жизнь иначе, нежели те, у кого их нет. Что банк для денег, то холодильник для пищи… Пока эти мысли текли сквозь мою голову, я успела увериться, что вся моя жизнь – одна сплошная касательная.

Тут я заметила, что с муравьями что-то не так. Взглянув на блюдечко с сахарной водой, я поняла, что забыла долить воды, и раствор превратился в сироп. Часть муравьев осторожно клевала с краю, но смельчаки, отважившиеся зайти глубже, попали в ловушку, словно саблезубые тигры в яму смолы. Одни уже погибли, другие слабо трепыхали усиками. Я попыталась спасти живых спичкой; вылавливала их и оставляла на краю блюдца; в основном зря, муравьи безнадежно склеились. Вечно у меня неудачи с домашними питомцами. СОС, написала я сахарной водой. Сделайте что-нибудь.

Я вернулась в комнату и надела мешковатое платье. Шарф с розовыми полицейскими был уже не нужен: съездив в Рим, я на следующий день покрасилась. Теперь мои волосы по цвету напоминали грязь, без всяких там обещанных искринок. Сказать по правде, выглядели они ужасно. Почему я не купила парик? Ясно почему – в парике слишком жарко, у меня испеклись бы мозги. Но все равно, красивый седой парик смотрелся бы много лучше, чем эта краска.

Я пошла вверх по холму к рыночной площади. На дороге валялось множество рекламных листков; вероятно, здесь проходили выборы, почти каждый день я слышала, как к рынку по извилистой горной дороге едут грузовики с громкоговорителями, исторгающими приставучие мелодии и лозунги. Меня, как иностранку, это не касалось; кроме того, что-то явно было не так. Я словно попала под обстрел враждебных взглядов; женщины с ногами-сосисками, задрапированные в черное, уже не отвечали на мое bongiorno и даже не кивали; они либо смотрели сквозь меня, либо отводили глаза в сторону. А одна закрыла рукой глаза маленькой девочки, сидевшей рядом, и сотворила крестное знамение. Что я наделала, какое табу нарушила?

Я подошла к macelleria и, отодвинув разноцветные пластиковые ленты, похожие на водоросли, проникла внутрь. Мясник и его жена были очень приятной парой: уютные, симпатичные, круглые, как пышки, оба в больших белых фартуках, заляпанных кровью. На подносах в стеклянных витринах не наблюдалось такого пышного изобилия, как в мясных магазинах Торонто. Ассортимент был весьма скуден: пара кусочков говядины, больше похожей на телятину, несколько разрозненных внутренних органов: печень, сердце, одна-две почки и три-четыре белых кругляшка – яички, по моим подозрениям. Обычно хозяева при виде меня вскакивали, расцветали улыбками и начинали что-то предлагать на своей пулеметной тарабарщине.