Мадам Оракул

Вдруг кусты зашевелились, кто-то шагнул оттуда и встал перед Редмондом. Это была невероятно толстая женщина в насквозь промокшем платье синего бархата с глубоким вырезом; груди возвышались над лифом, будто две полные луны. Мокрые рыжие пряди липли к раздувшемуся лицу, напоминая струйки крови.

– Ты не узнаешь меня? – хрипло спросила женщина, и Редмонд, к своему ужасу, понял, что это Фелиция.

– Как я рад, что ты не утонула, – сказал он с заметной неискренностью. – Но где же ты пропадала целых два месяца?

Фелиция уклонилась от ответа.

– Поцелуй меня, – страстно попросила она. – Ты не представляешь, как я соскучилась.

Он скользнул губами по белому, липко-влажному лбу. Ее волосы пахли водорослями, бензином, протухшей пищей, дохлой корюшкой. Редмонд украдкой вытер губы рукавом рубашки. Надежда в его груди гасла, подобно догорающей свече: что же теперь делать?

Он с отвращением увидел, что женщина, называющая себя Фелицией, расстегивает платье; ее пальцы неловко теребили крючки.

– Помнишь, когда мы только-только поженились? – шептала она. – Мы пробирались сюда по ночам в полнолуние и ласкали друг друга… – Она жеманно, кокетливо на него посмотрела, но очень скоро это выражение сменилось гримасой душераздирающей тоски: женщина заметила омерзение на лице Редмонда. – Ты меня не хочешь, – разбитым голосом произнесла она и заплакала, ее огромное тело сотрясалось от рыданий. Что он мог поделать? – Ты не хотел, чтобы я возвращалась, – плакала несчастная, – тебе без меня лучше… а ведь мне было так трудно, так трудно, Артур, выбраться из воды и пройти весь этот путь только затем, чтобы вновь быть с тобой…

Редмонд отстранился, озадаченный.

– Какой еще Артур? – спросил он.

Женщина стала таять, как туман, как симпатические чернила, как снег…

По шлаку захрустели шаги. Я услышала их, будто сквозь толстый слой ваты, и с трудом, как во сне, поднялась с кресла. Полотенца упали на пол. Подхватив одно, я попыталась укрыться за дверью, но поздно: мистер Витрони уже вышел из-за угла и как раз проходил под балконом. Все его фломастеры были при нем; под мышкой он нес коричневый бумажный сверток.

Я взялась за перила, придерживая на груди полотенце. Мистер Витрони окинул быстрым взглядом нижнее белье, с которого капала вода, и слегка поклонился.

– Надеюсь, я не мешал? – любезно осведомился он.

– Нисколько, – улыбнулась я.

– Ваши электрические лампочки светятся?

– Да, – кивнула я.

– Вода выходит?

– В доме все отлично, – заверила я, – просто замечательно. Отпуск просто чудесный. Тишина, покой – прелесть. – Мне ужасно хотелось поскорее спровадить его, но он, похоже, настроился продать мне еще одну картину. Я понимала, что мне не отвертеться.

Мистер Витрони опасливо обернулся через плечо, точно боялся, что его здесь увидят.

– Мы заходим внутрь, – сказал он и, заметив мои колебания, добавил: – Я должен с вами говорить.

Я не хотела сидеть с ним за столом в белье и полотенце – отчего-то в помещении это выглядит намного неприличнее, чем на балконе, – и, попросив немного подождать, ушла в ванную и надела платье.

Когда я вышла, он уже сидел за столом, держа на коленях сверток.

– Были в Рим? – спросил он. – Нравилось?

Я вдруг невероятно устала: не о достопримечательностях же он пришел разговаривать.

– Красиво, – сказала я.

– Ваш супруг, он тоже там нравится?