— Нисколько! Например, когда ты написал про пещеры под городом, где спрятан клад, и в них еще после этого заблудился какой-то недоделанный спелеолог-любитель, весь город, как один, бросился на поиски клада. Или про летающие тарелки… все вдруг поверили в чудо. (Не знающему удержу перу Добродеева принадлежал резонансный материал о девушке, зачавшей от пришельца, о чем долго еще судачили в городе.) Да мало ли! Среди нашей набившей оскомину рутины вдруг расцветает волшебный цветок чуда. И это все ты, Леша, это все продукт твоего воображения. — Монах постучал себя костяшками пальцев по лбу. — Тебя читают, тебя рвут из рук, тебе верят. Не всякого писателя поставишь рядом. Так что придется писать про собачек, тема серьезная. А когда мы закончим дело убийцы с ножницами, ты напишешь о нем роман. Хватит пробавляться статейками в «Лошади», ты вырос из коротких штанишек, Леша, я в тебя верю.
— Да ладно тебе, — вроде бы снова смутился Добродеев. — Про собак я напишу, швед уже задолбал, звонит и звонит… времени ему не жалко! Про убийцу с ножницами… даже не знаю. Ее еще найти надо.
— Вычислим и найдем, я в нас верю, и не надо нездорового скептицизма. Сейчас я тебе кое-что покажу и докажу. — Монах достал из кожаной папки увесистую книгу; Добродеев вытянул шею, пытаясь рассмотреть название. — Сейчас мы устроим
— Чего устроим? — не понял Добродеев.
— «Сортес библикае», да будет тебе известно, в переводе с латыни значит «Библейский суд». В средние века, когда народ был наивный и доверчивый, существовал интересный судейский обычай: брался произвольный отрывок из Библии, истолковывался должным образом каким-нибудь высоким церковным лицом, и вершился суд. В результате обвиняемого отпускали на волю или сажали на кол. У нас не Библия, поэтому наш суд всего-навсего «книжный», но трудности все те же — правильно истолковать, и тут мнения могут расходиться. Но не будем забегать наперед. Итак, берем книгу, желательно классику. — Он показал Добродееву книгу — это был второй том сказок Андерсена; Добродеев глазам своим не поверил. — Вот тебе карандаш, — Монах протянул Добродееву карандаш. — Закрой глаза и ткни карандашом. Посмотрим, что получится.
— Ты серьезно? — спросил обалдевший Добродеев. — Я помню, сто лет назад девочки из класса так гадали на любовь. Это ты как волхв?
— Ну! Я все делаю, как волхв. Я живу как волхв. Закрывай глаза, Лео, поехали!
Добродеев закрыл глаза, спрашивая себя, какого черта он пляшет под дудку Монаха, подозревая, что тот тренирует на нем свое нестандартное чувство юмора.
— Давай! — скомандовал Монах; он раскрыл книгу и подтолкнул к Добродееву. — Ткнул!
— А кто будет толковать? — запоздало спросил Добродеев.
— Обсудим и придем к консенсусу. Раз, два, три! Пошел!
Добродеев ткнул карандашом и открыл глаза.
— Отлично, Леша. — Монах потянул книгу к себе. — Читаем.
— Это Андерсен? — удивился журналист. — Не припоминаю! Что такое «болотница»?
— Он самый. Сказка «Блуждающие огоньки в городе», страница триста пятнадцать. Болотница? Наверное, болотная нечисть, кикимора. История про сказочника, который искал сказку, а болотница рассказала ему о блуждающих огоньках, которые похлеще любой сказки.
— И что это значит? — спросил Добродеев, недоверчиво присматриваясь к Монаху.
— Напряги фантазию, Леша, свяжи это с нашей убийцей и скажи первое, что придет тебе в голову. Ты человек творческий, не раздумывай, а просто скажи. Выпали.
— Ну… если принять преступницу… иносказательно за блуждающий огонек, то она… — Добродеев запнулся. Монах смотрел с любопытством. — …то она маскируется, рассеяна по всему городу, неуловима, неузнаваема, проявляется по ночам… как-то так.
— Блестяще, Леша! И еще одно, самое главное!
— Что?
— Она будет блуждать, в смысле, преступница, пока мы ее не остановим, причем принимать разные личины, то в юбке, то в мундире.
— В мундире?
— Образно. В смысле, маскировка. В смысле, не бросается в глаза, незаметна. Блуждающий огонь… А вот интересно… Планшет есть? А ну загляни. То есть я себе примерно представляю, как физик — болото, гниение органики, наличие фосфора… Нашел? Читай, что говорят в народе.