— Три совпадения между городскими «глухарями» за последние три года и книгами Сунгура, — доложил Добродеев. — Убийца или убийцы засветились в романах «Остывший пепел»: закрытая комната, тело нашли через три дня, орудие убийства — керамическая ваза; в романе — все то же, только ваза хрустальная; там же убийца — брошенная любовница. В жизни убийца не найден, то есть железный «глухарь», дело было год назад. Вполне узнаваемые детали: ваза, время обнаружения тела, закрытая квартира, то есть замки не взломаны. Это раз.
— Хорошо, Леша. Дальше.
— Роман «Западня». В жизни — яд, коньяк, таинственный посетитель или посетительница, два года назад.
— В романе таинственная посетительница, яд в коньяке, месть за поруганную честь, — закончил Монах. — Снова узнаваемые детали. И третье
Они смотрели друг на друга.
— Почему же никто до сих пор не заметил? — сказал Добродеев.
— Вспомнил! — вскричал Монах. — Вспомнил!
— Какая?
— Подумай. — Монах сделал загадочное лицо.
Добродеев посмотрел на потолок, подумал и сказал:
— Все убийцы женщины!
— Именно! Все убийцы в романах женщины. А в жизни — черт его знает по причине «глухарей». Никто не знает. В одном случае, правда, убийцу предположительно видели… нашу Мадам Осень — и в «Братиславе», и на встрече с писателем. На случайное совпадение не тянет, каким-то боком она тут лепится.
— Ты думаешь, это она везде? Или убийц три?
— Хороший вопрос, Леша. Трудно сказать. Пока ясно лишь одно: некто читает романы Сунгура, а потом действует согласно сюжету. Три случая из восьми не случайность. Некий имитатор, выражаясь сленгом криминальных романов, повторяет книжные убийства.
— А мотив, Христофорыч? Общего мотива просто не может быть, убийства связывают только сюжеты!
— Согласен. Убийца сначала читает, а потом зачем-то убивает… хобби такое. Сунгур?
— Сунгур… что? Убивает? Христофорыч, ты чего! Впрочем… э-э-э… — Добродеев снова посмотрел на потолок. — Если бы он убивал до написания романа, в смысле, обкатывал убийство в реальности, а потом по горячим следам изображал… — Он запнулся и воскликнул: — Фу, хрень какая-то получается! Ты действительно думаешь, что это он? А как же Мадам Осень?
Монах пожал плечами.
— Хрень — не хрень… Мадам Осень нужно искать, причем немедленно, фотка у нас есть, вычислить ее — пара пустяков… я думаю. Тогда кое-что прояснится. А насчет автора-убийцы сюжет не новый, Леша, все уже было. Да, да, мне Сунгур тоже нравится, — сказал он, заметив, что Добродеев собирается возразить. — Вряд ли, конечно, но чем черт не шутит. Ладно, прибегнем к старому, испытанному приему! — Он достал из папки, которую всегда таскал с собой, второй том Андерсена и объявил:
— Сортес библикае!
— Опять суд божий? — фыркнул Добродеев. — Опять сказки?
— Суд книжный. Ты напрасно недооцениваешь силу художественного слова, Лео, тебе ли, как литератору, не знать. Вот карандаш, закрыл глаза, ткнул!
Добродеев повиновался, ухмыляясь, полагая затею Монаха вполне ребяческой.
— Так, что тут у нас… — Монах потянул книгу к себе. — Читаем!
— Ну и что это значит, по-твоему?
— По-моему, Лео, это значит, что мы попали в масть. Литератор, возомнивший, что он бог и ему все дозволено. Подумай сам, что это значит.
Он не успел закончить, так как отвратительно взвыл добродеевский мобильный телефон; оба вздрогнули.
— Это из редакции, коллега, — сказал Добродеев, прикрыв трубку. — Привет, Саня! — По мере того, как он слушал, на лице его скользила такая мощная гамма чувств, что Монах почуял недоброе. — Что?! — вскричал Добродеев. — Когда? Кто? Где? — сыпал он вопросами, и у Монаха даже уши шевелились от напряжения — он подался вперед, стараясь расслышать хоть словечко, но тщетно. Добродеев наконец отложил телефон и сказал потрясенно: