Мадам Осень

— Сунгура пока оставим на съедение правоохранительным органам, а сами займемся убийцей с ножницами, то есть будем искать под фонарем, как советуют умные люди. Пойдем параллельным курсом, Леша. Почему-то я уверен, что они еще не сцапали Мадам Осень, так что нам карты в руки. Представляешь, Леша, мы находим убийцу с ножницами, и ты звонишь Пояркову и говоришь… или лучше в сауне: «Кстати, уважаемый Петр Митрофанович, а ведь мы с другом совершенно случайно вышли на убийцу из «Братиславы»! На ту, что с ножницами. Интересно? Тогда вот вам ее адресочек, дорогой Петр Митрофанович». И статейку тиснешь… кстати, ты о собаках написал?

— Нет пока, ну совсем нет времени… черт! Швед звонит каждый день, хоть мобильник выключай. Настырный тип… как-то не по-европейски, скоро под домом будет дежурить.

— Писать все равно придется.

— Да я понимаю… — Добродеев вздохнул и задумался.

— Что ты знаешь про Алену Сунгур? — вдруг спросил Монах.

— В каком смысле?

— В прямом. Слухи и сплетни в вашей журналистской среде; с кем романы, имена в студию; возможно, соперницы. И еще: я бы не удивился, если бы они собирались разводиться.

— Были слухи насчет любовников, имена… ничего конкретного. Насчет развода не слышал. У Сунгура была первая жена, детей не было, развод был бескровный. По-моему, она его бросила и уехала за границу. Его в начале девяностых на руках носили, он первым начал журналистские расследования, материалы зачитывали до дыр. Тогда же он встретил Алену, она еще училась, он вел у них семинары. У нее уже была Лара…

— Лара приемная дочь Сунгура? — удивился Монах. — Ты не говорил.

— Не придавал значения. Они поженились, когда ей было года два или три.

— А кто отец?

Добродеев пожал плечами:

— Ты же ее видел… Алену. Многие крутились. Не знаю, кто, да и какая теперь разница? Она ему неродная, а отношения… ты сам видел на встрече — отец, папочка, глазки сияют… а сын, говорят, шустрый, в Алену, и с отцом не контачит. Грехи молодости, — вздохнул Добродеев, — волочатся по жизни, как репейник на собачьем хвосте. А кто без греха? — вопросил он философически.

— Аз есмь, — сказал Монах. — Безгрешен, и детей у меня нет, а жаль…

* * *

Сунгур услышал, как хлопнула дверь внизу, и понял, что пришел сын. Юрий не появлялся в доме после смерти матери, и Сунгур обзвонил всех известных ему приятелей сына, пытаясь его разыскать.

Он вышел из кабинета и окликнул Юрия, но ответа не получил. Сын возился у себя в комнате; Сунгур, открыв дверь, стал на пороге.

— Где ты был?

Не самый удачный вопрос, но ничего лучше он не придумал. Юрий промолчал, делая вид, что не замечает отца. Он вываливал из шкафа свои вещи, отбирал нужное и запихивал в большую спортивную сумку.

— Ты куда-то собираешься?

И снова сын промолчал, не глядя на отца.

— Юра, ты знаешь, что мама… — Сунгур замолчал.

Юрий отшвырнул свитер, который держал в руках, и закричал:

— Знаю! Все знают! На меня смотрят как на дьявола! Пальцем тычут! Убийцы!

— Что ты несешь? Кто убийцы?

— Ты убийца! Все знают! Ты! Я тебя ненавижу! Ты и твоя белая крыса! Ненавижу вас! — Лицо Юрия было перекошено ненавистью, он выплевывал страшные слова в лицо отцу, кулаки его были сжаты.

— Замолчи! Дурак! Мальчишка!

— Убийца! Давай, заткни мне рот! — Юрий, оскалившись, подскочил к отцу, и Сунгур, не сдержавшись, влепил ему оплеуху. Юрий бросился на отца, замолотил кулаками в грудь: — Чтоб ты сдох!

Сунгур молча отпихивал от себя сына, не желая драться. Он почувствовал запашок алкоголя от Юрия и заметил, что в углу валялась пустая бутылка из-под виски. Сын не унимался, пытаясь ударить отца ногой. Тогда Сунгур, не отдавая себе отчета, не сумев сдержаться, в ярости ударил сына, ударил, понимая краем сознания, что совершает ошибку, о которой горько пожалеет. Смерть Алены, допросы, дурное любопытство соседей, предательство Ростислава, жалость к Ларе, растерянность, боль, чувство тупика и безвыходности бросились ему в голову, и он ослеп от гнева.

Юрий упал на тахту, закрыл лицо руками и зарыдал. Сунгур, ненавидя себя и раскаиваясь, сел рядом, положил руку на плечо сына. Тот сбросил его руку резким движением.

— Мама хотела уйти! — выкрикнул Юрий; голос был тонкий, мальчишеский, какой-то петушиный. — Ты не давал ей развода! Ты лузер! Твои гребаные книжки никому на фиг не нужны!

— Мама никогда не просила меня о разводе, — сказал Сунгур.

— Она сама мне говорила! Ты писал ей письма!

— Какие письма? — спросил безмерно удивленный Сунгур.

— Письма с угрозами! Думаешь, никто не знает? Мама была… ее все любили! А тебя уже никто не помнит, и книжек твоих никто не читает, одни старухи! Ты… ты… все! Ненавижу! Оставайся со своей крысой!

— Юрий, ты взрослый человек, давай поговорим…

— Я не буду с тобой говорить!

Юрий вскочил с дивана, подхватил с пола сумку.

— Подожди! — Сунгур попытался схватить сына за руку; тот вывернулся и выскочил из комнаты, ударившись плечом о косяк; выругался. Сунгур остался один; спустя секунду хлопнула входная дверь, и он вздрогнул.