Мадам Осень

— Как может человек быть таким низким? Я ведь видела его в ту ночь… с мамой… видела! И все-таки ушла к нему… бросила папу. Неужели мы ничего о себе не знаем? Не знаем, чего ждать от себя? И наши убеждения, порядочность, честность… ничто? Чего же мы сто́им?

— Лара, любовь — чувство иррациональное… вы же читаете романы? Значит, должны знать. Вроде болезни. Вы переболели и теперь здоровы, — сказал Монах убежденно. — Сейчас главное отец и брат. Как у него дела?

— Плохо! Юра пытался вскрыть себе вены, теперь он в больнице. Рыдаев говорит, это нам на руку. Добивается обследования и перевода в Холмино… Состояние аффекта, опьянение, гнев, ревность… а теперь еще и попытка самоубийства. В Холмино! Туда же, где Дронов. Какова ирония, представляете? Папа во всем винит себя… — Она замолчала, не глядя на Монаха. Он тоже молчал. — Как он будет с этим жить… ума не приложу. Они оба… Вы извините меня, Олег, я бесчувственная эгоистка, все время о себе… но так много всего свалилось. В голове не укладывается, что Юра мог… он был ее любимчиком. Вся наша жизнь как карточный дом… все в прах! Зачем она это сделала? Привела его в наш дом… Не могу понять! Лежу ночью, думаю, вспоминаю… Зачем? Чтобы унизить? Ударить побольнее? Кого из нас? Меня? Отца? Господи, думаю, она же ненавидела нас! За что? А поплатился Юра… ее глупый инфантильный мальчик. Чувствую какую-то извращенную логику и закономерность… а выразить не могу. Что это было, Олег? Я видела ваш сайт, где вы обещаете ответы на все вопросы… что это было? Кто рассудил и расставил фигуры? Судьба? Высший суд? Судьба и суд — одно и то же…

Она говорила, не в силах остановиться. Это была истерика…

— Лара, Лара, остановитесь! — Монах тронул ее плечо. — Не нужно вешать на высшие силы наши грехи и слабости. Насчет закономерности… в известной мере согласен. Если постоянно делать окружающим гадости, то рано или поздно прилетит ответка… возможно, прилетит, но не факт. Вот и вся закономерность. Если бы мы чаще пользовались головой, а не эмоциями… ну да это из области фантастики. Человек существо иррациональное. Что это было? Не знаю, Лара, на этот вопрос ответа у меня нет. — Он развел руками. — Человек вроде мешка со всяким хламом… никогда не знаешь, что оттуда вывалится. Переступить и идти дальше.

— Мешок с хламом… очень образно! — Лара от неожиданности улыбнулась.

— Мешок с хламом. Нужно только помнить и держать его завязанным… по возможности. Надеюсь, друзья вас не забывают?

— Не забывают. Коля Рыбченко, Савелий Зотов, Леша звонит…

— Абрамов тоже звонит?

— Звонит. Я приглашаю его к нам, но он отказывается, они с отцом не очень ладят. Он хороший человек… Знаете, он подарил мне старинный серебряный медальон, говорит, его мама носила. Я страшно удивилась, не хотела брать, но он настоял. Говорит, копеечный, но с хорошей аурой. И с красным камешком… такой наивный. — Она вытащила из ворота футболки медальон, показала Монаху.

— Красивый, — сказал Монах. — Мы тоже с Лешей собираемся к вам на днях, примете?

— Конечно! Приходите, папе нужны люди.

— Вы не торопитесь?

— Нет, у меня же выходной… а что?

— Собираюсь заглянуть в одно местечко, хотите со мной?

— А это удобно? — Лара оживилась, и Монах подумал, что у нее нет друзей…

— Вполне. Вы только скажите, вы мне доверяете?

— Доверяю? — повторила она удивленно. — Ну, я… в чем?

— Вообще. Смотрите мне в глаза! — сказал он страшным голосом. — Доверяете? Как личности.

Лара кивнула, неуверенно улыбаясь, ожидая бог весть чего.

— Дайте руку! — Он взял ее руку с короткими детскими ноготками в свою большую и теплую лапу, сжал. Лара порозовела.

— Не будете сопротивляться?

Лара вспыхнула до кончиков ушей, зачарованно смотрела на Монаха. Покачала головой.

— Тогда вперед!

— А куда мы?

— Устраиваться на работу! Давно зовут. Леша Добродеев издевается, а мне нужен совет друга и дамский ракурс. Сможете?

— На работу? Но я… не знаю! — Она растерялась. — А какая работа?

— Фантастическая. Сейчас позвоню, и вперед! Только обещайте не смеяться.

— Не буду, — улыбнулась Лара. Она повеселела и оживилась; и все время поправляла мышиный хвостик волос, перетянутый черной резинкой.