Днем и ночью я ломал голову над тем, как сделать так, чтобы моя Леночка не провела остаток жизни в обшарпанной маленькой квартирке на Ярославском проспекте. Хотя ей, похоже, было абсолютно все равно. У нее никогда не было ни страстных желаний, ни сильных чувств. Она словно спала с самого детства и не собиралась просыпаться «Неужели ты совсем ничего не чувствуешь, Мадам?»
Я нашел выход не сразу. Как-то, получив неурочную премию, я купил фотоаппарат и отщелкал три пленки кряду, снимая мою ненаглядную девочку. Я просил ее: «Сделай весну!» — и она научилась понимать меня. Что-то неуловимо меняла в себе и начинала светиться. Фотоаппарат это свечение улавливал, и снимки, которые я принес на работу, произвели на моих коллег потрясающее впечатление. Трое назойливо стали набиваться к нам в гости, двое втянули животы и приосанились, молоденький практикант впал в прострацию.
Я все понял. Они чувствуют то же, что и я. Если выпустить Мадам на большую сцену… Страшно было даже представить себе, что тогда начнется! Успех будет потрясающим, но я могу потерять ее. Второе предположение было до того невыносимым, что я начисто отверг все свои планы разбогатеть за счет талантов жены и подумывал, как бы использовать собственные резервы.
Нужно сказать, что Леночка в принципе существо довольно неуклюжее. Она может споткнуться на ровном месте, часто бьет посуду и вообще не привлекает ничьего внимания, пока что-то не заставляет ее «включить режим свечения». Господи, не знаю, как она это делает, знаю только, что это оружие смертельное и поражает в самое сердце. До нашей встречи она, похоже, совсем не осознавала своего действия или почти совсем не пользовалась своим талантом. Но я же сам, как последний дурак, объяснил ей, что к чему. И вскоре Леночка вошла во вкус. Идем мы с ней, к примеру, по Невскому. И вдруг я замечаю, что прохожие смотрят на нас во все глаза, налетают друг на друга, открывают рты. Это она развлекается. Я, к сожалению, теперь не всегда чувствую, когда она начинает… Что начинает? Даже не знаю, как это назвать. (Недавно в Калифорнийском университете нам сказали, что Мадам генерирует какие-то особые волны, какой-то ритм, но даже тамошние профессора не сумели дать вразумительного ответа, каким образом этот ритм запечатлевают кино- и фотокамеры.)
То ли она стала шалить слишком часто, то ли я все-таки сдался своим мыслям относительно достойной оправы, но, в конце концов, отправился искать счастья в рекламном бизнесе. Первые же наши попытки оказались настолько успешными, что у меня голова пошла кругом. А Мадам даже бровью не повела. Она продолжала плыть по течению. Я тогда был настолько ослеплен любовью, что ни разу не задумался, что она за человек. Спроси я сам у себя, что она за человек, — и на ум приходила бархатистая кожа, безупречная талия и умопомрачительные бездны, в которые я летел во время наших любовных игр. Я не знал, что она за человек. (Или она и не была никаким человеком?)
Вот ее лучшая подруга Кларисса, та — да, та была человеком. Она могла бесконечно рассказывать о прочитанных книгах, излагать какие-то философские учения и доктрины, сыпать цитатами из стихов, и глаза у нее все время горели сиреневым огнем. Кларисса была живой, умной, страстной. Моя Леночка не шла с ней ни в какое сравнение. Если бы я встретил Клариссу тогда на Ярославском проспекте… Но, когда мы с ней познакомились, я уже любил Мадам. Не знаю до сих пор — может быть, безответно. А Кларисса тем временем безответно влюбилась в меня…
Третий рекламный ролик пролил для меня некоторый свет на душу Мадам. До этого мне было все равно, как зарабатывать деньги. Точнее, я не думал об этом. К тому же рекламный бизнес, даже с применением сверхъестественных способностей Мадам, казался мне вполне безобидным. Но после третьей нашей рекламы с «ауди» произошел странный случай.
В центр продажи автомобилей приползла восьмидесятилетняя старуха с клюшкой и заявила, что желает немедленно приобрести автомобиль. Над ней посмеялись и хотели вытолкать прочь, — больно уж вид у нее был засаленный. Но бабка упиралась, а потом и вовсе вырвалась и дрожащими руками достала из-за пазухи пачку новеньких хрустящих долларов.
Чтобы купить ненужную ей машину, которую рекламировала Мадам, она продала квартиру… Я целый день не мог прийти в себя и вечером рассказал о случившемся жене. Она хохотала до слез. И тут я понял, что совсем не знаю эту женщину. Я никогда не думал о том, какой она человек. В тот миг она показалась мне чудовищем: бездушным и жестоким. А в следующий миг я вновь был в полной ее власти, потому что звезды уже высыпали на небо и Мадам захотелось любви, и ее магические чары уже были разлиты по дому и дразнили медовым ароматом. Мои вечные цепи…
Но теперь, теперь все переменилось. Нам наступают на пятки. Скоро мы никому не будем нужны. Есть только одна возможность, но Мадам ничего не хочет слышать об этом… Я набираю номер Клариссы. Удалось ли ей уговорить Мадам?