Made in France

Дело "Приюта Святого Луки" — применение статистической шкалы Галашю.

Гипотеза: "Тройняшки" (индекс виновности — 78 %).

Доводы за. Тройняшки по самой своей природе бесчестны (они не такие, как мы). Они сумели уйти от моей слежки в городе (что доказывает их высокий профессионализм, свойственный членам организованных преступных группировок). Один из них совершил налет на квартиру Феликса с целью заполучить окончание сценария Эмиля (с игрушечным пистолетом, что говорит о самоуверенности, типичной для извращенцев).

Доводы против. Их виновность слишком очевидна, чтобы быть истинной.

Исследование профиля виновности № 4: "Преступник не маскируется".

В 23 % детективных романов преступник действует с открытым забралом; его опознают свидетели, он охотно признается в содеянном. Однако сыщик полагает, что за подобной открытостью что-то скрывается, и проводит долгое расследование, стремясь проникнуть за внешнюю сторону вещей. В конце, когда наступает развязка, выясняется, что преступление совершил именно тот, кого подозревали с самого начала, и читатель вправе задаться вопросом: а стоило ли городить весь этот огород?

Вывод. Пойду приму аспирин.

Вторник 4 мая, 8.00— "Приют Святого Луки"

Профессор Шлокофф увидел аббата Сен-Фре, когда тот, размахивая палкой, стращал обитателей дома престарелых — вылитый Гэндальф из "Властелина колец" перед толпой орков, хотя, конечно, не такой представительный. Гневные обличения хлестали как ливень с небес (или как вода из худого ведра, хотя последнее сравнение, конечно, менее выразительно).

Профессор приближался к аббату, мысленно вспоминая историю своего рода. Шлокоффы были врачевателями начиная со времен Крестовых походов, и в семье глубоко почитали легендарного предка Иоганна Шлокоффа, служившего при дворе Людовика XIII и удостоенного звания "короля кровопусканий". Ах, бремя былого… Профессор отлично помнил тот день, когда он, пятнадцатилетний подросток, объявил родителям, что намерен поступить учеником к чучельнику. "Вначале защити диссертацию по медицине", — услышал он в ответ. И вот результат… Десять лет учебы, тридцать лет работы в Ротари-клубе, и ради чего? Чтобы заниматься аббатом Сен-Фре… Есть чем гордиться!

— Господь вас всех покарает, псы неверных! — пролаял аббат.

— Хорошо, хорошо, — не стал спорить с ним Шлокофф. — Но вначале доешьте свой бутерброд.

— Кара Бессмертному — знак свыше! Приняв подобное имя, он совершил святотатство! Он захотел уподобиться Господу-Нашему-Иисусу-Христу-аминь!

— И что вы с ним сделали? — спросил профессор.

— Господь меня вразумил! По Его наущению я устроил короткое замыкание! Скачок напряжения — и готово! Отправился сей приспешник Вельзевула прямиком в ад! — брызжа слюной над хлебом с вареньем, отвечал аббат.

— Но зачем вы это сделали? — продолжал допытываться Шлокофф.

Сен-Фре прикрыл глаза, словно пытался подключиться к источнику божественного вдохновения. Вся столовая замерла. Повеяло сквозняком, и дамы повыше подтянули на плечах шали.

— Потому что жизнь священна! — закричал служитель культа, выпучив глаза. — Потому что еретики должны знать, что не смеют удлинять или укорачивать ее! Всемогущий Господь все видит!

К аббату с ласковыми улыбками, наводящими на мысли о зубном враче, уверяющем, что больно не будет ни капельки, подошли три медбрата. Один выхватил у него палку, второй проглотил его бутерброд, а третий исхитрился натянуть на него смирительную рубашку.

— Наш аббат закопал в землю свой талант, — высказался Фердинан. — Он мог бы блистать в ужастиках.

— А что, запеканку он есть не будет? — заволновался Шарль, глядя, как тащат прочь Сен-Фре, со всех сторон обстреливаемого хлебными шариками.

— Во что это они играют? — поинтересовалась Одетта.

— Ни во что, — ответила Сюзанна. — Не обращай внимания. Жуй свои таблетки.

Вторник 4 мая, 8.00 — улица Муфтар

Кодовое название: "Последний шанс". Цель: семейное примирение. Мишень: Созо разъяренная. Репетиция сцены: Феликс в пижаме на кухне.

— Милая, ку-ку! А вот и твой завтрак! Ням-ням! Круассанчик? Сладкая моя, ты не против крошек в постели?

— Я здесь, Феликс.

Заслышав у себя за спиной голос Софи, Феликс от неожиданности уронил реквизит — полный поднос, сервированный к завтраку.

— А я не… Не заметил, как ты вошла.

— Опять я некстати? Похоже, это становится привычкой.

— Ах, ну что ты! — залопотал Феликс, постаравшись изобразить непосредственность и беззаботность, впрочем безуспешно. — Ты что, намекаешь на то недоразумение с моей матерью?

— Признаться, гораздо больше меня огорчило, когда я нашла своего ребенка на полке с кассетами.

— Да-а?

— С откушенным ухом в руке.

— Ой, знаешь, а я читал одну статью, в ней говорилось, что дети забывают, что с ними было до трех лет, так что…

— В том числе про откушенные уши?

— Ну прости, я правда хотел перед тобой извиниться…

— Считай, что уже извинился. Но мне не нужны твои извинения.