Мадемуазель скульптор

— Ты небось голодный с дороги?

— Да, не откажусь. — И при этом не сводит с меня глаз. — Вы и есть та самая Колло? Мне отец писал, что живете в моей комнате. Или переехали уже к отцу в спальню?

Мэтр возвысил голос:

— Пьер! Как не стыдно пороть такую чушь?

Парень удивился:

— Нет, а что такого? Дело-то житейское. Просто мне хотелось узнать, занята ли моя каморка и считать ли мне мадемуазель Колло своей мачехой.

— Мадемуазель Колло не твоя мачеха, успокойся. Ей всего шестнадцать лет. И живет она в твоей комнате. Но на время твоего пребывания мы ее куда-нибудь переселим.

Я сказала:

— Даже знаю, куда. Мэтр Дидро, впечатленный моим портретом Голицына, пожелал, чтобы я слепила и его. Согласился позировать у себя дома. Был согласен, чтобы я пожила у них, а не ездила каждый день из Севра и обратно.

— Вот и замечательно. Будешь чувствовать себя у четы Дидро в полной безопасности.

Пьер заметил:

— Это я, что ли, представляю опасность?

Мэтр смутился:

— Ты неправильно меня понял.

— Понял, как понял. Да пускай едет, куда хочет, мне до нее и дела нет никакого.

Для начала вместе с Александром Фонтеном я поехала к его матери и сестрам, переночевала у них и послала с другом письмо к Дидро. Мальчик-посыльный наутро привез ответ: и супруга, и сам ученый ждут меня с нетерпением. Все устраивалось как нельзя лучше.

Это была волшебная неделя: спали до семи (целых два часа лишних по сравнению с Севром), не спеша завтракали, и мсье Дени удалялся к себе в кабинет для работы, мы же с мадам Анн занимались чисто женскими делами — составляли меню обеда, изучали модные журналы и перемывали косточки знаменитостям. После обеда и короткого отдыха я сначала делала карандашные наброски, а потом лепила ученого — это составляло около двух часов в день. Вечером гуляли в Люксембургском саду или посещали театр. Сказочная жизнь!

На седьмой день портрет был почти готов. Я не знала, делать ли глаза энциклопедиста чуть косящими, как в жизни, или пренебречь реализмом, по примеру носа Голицына, и советовалась с мадам. Та сказала: надо соблюсти золотую середину — левый глаз капельку сместить, чтобы издали этого не было заметно, а вблизи внимательный зритель мог бы рассмотреть. Так и поступила. Мэтр остался доволен. Главное, ухватила доброе выражение лица, иронично сложенные губы, высоченный лоб, негустые, но красиво лежащие волосы (он парик не носил принципиально). Мы отпраздновали окончание работы небольшим славным ужином, на который пригласили Фальконе-старшего и Лемуана. Оба оценили мое творение высоко, даже чересчур высоко, говоря, что, когда мне исполнится восемнадцать лет, я смогу открыть свою мастерскую. Я благодарила и думала, что имею на мои восемнадцать лет противоположные планы — путешествие в Петербург.

Фальконе сказал, что его Пьер уже вернулся в Лондон, комнатушка сына свободна, я могу возвращаться. Мы с ним и поехали вместе после ужина. Разговор в коляске вначале не клеился, мэтр был задумчив и тих. Наконец сказал:

— Дети, дети… Мы заводим их по глупости и по недомыслию, не задумываясь над тем, сколько сил и средств надо в них вложить. А иначе — вот: вырастает такой оболтус, не способный ни к чему, кроме выпивки, карт и увеселения с женщинами.

— Вы не слишком ли строго судите, мсье? — усомнилась я.

— Нет, нимало. Он сбежал от кредиторов, требовавших денег и грозивших его убить. Ну, убить бы не убили, но помяли бы бока основательно. Мне пришлось снабдить сына крупной суммой. Дай Бог, чтобы расплатился и не делал новых долгов. Но надежда на это небольшая…

— Сколько он еще пробудет в обучении у Рейнольдса?

— Полагаю, что года два-три, не меньше. Как помощником мэтр им в целом доволен — звезд с неба не хватает, но не без таланта. Ах, не знаю, Мари, не знаю. Так, по крайней мере, он пристроен. А вернется опять в Париж и что будет делать? Разбазаривать мои деньги? Грустно очень.

В Севре, дома, разошлись по своим комнатам. После Пьера пахло табаком, алкоголем и мужским потом. Я открыла окно для проветривания и решила пока прилечь на диване в кабинете у шефа. К удивлению, из-под двери кабинета пробивался свет. Заглянула и увидела Фальконе, читающего лежа на диване книгу.

— Вы не спите, мсье?

— Да, не спится. А ты?

— Ни в одном глазу, — соврала я, чтобы не расстраивать его по поводу запахов в комнате сына. — Что читаете?

— О визите Петра Первого в Париж полвека назад. Он тогда встретился с семилетним Людовиком XV и взял его на руки, якобы пошутив при этом: «У меня в руках вся судьба Франции». Но, скорее всего, данные слова — просто исторический анекдот.

— Вы уже делали наброски будущего памятника?

Сел и помолчал. Посмотрел на меня пристально.

— Никому еще не показывал. Ты первая.

Он достал из шкафа картонную коробку и открыл. Там была небольшая скульптурка: всадник на вздыбленном коне. Сделано очень экспрессивно, но в моей голове сразу зароилась тысяча вопросов, от которых я была смятенна.

— Ну, что. скажешь, Мари?