Мадемуазель скульптор

Новые заботы навалились на нас: летом 1771 года вспыхнула в Москве и окрестностях эпидемия чумы. Сообщение со столицами практически прервалось: с юга в Петербург не пускали ни конных, ни пеших, чтобы предотвратить расползание болезни. Двор Екатерины, как обычно, находился в Царском Селе, и кордоны там поставили еще строже. Разрешалось проезжать лишь проверенным правительственным курьерам. Слухи ходили страшные: о десятках, сотнях умерших, о паническом бегстве из Москвы местного начальства, о волнениях в народе, так как архиепископ запрещал массовые молебны, опасаясь распространения заразы, и восставшие вроде его убили. Видимо, чума перекинулась в Россию из Бессарабии, с русско-турецкого фронта — первыми заболели и умерли офицеры, вернувшиеся с театра военных действий. Государыня послала на усмирение бунта войска. Вскоре зачинщики смуты были казнены, их приспешники разбежались. Эпидемия стихла где-то к осени. Из людей, известных мне, не смогло спастись целое семейство старшей сестры Натальи Степановны — после отставки мужа-генерала жили они в своем именье близ Москвы, от чумы не уехали и все погибли. У мадам Вернон был на почве этой трагедии нервный срыв, и она пришла в себя только заботами любящей дочери, зятя и Филиппа.

Но зато имелись и хорошие новости с фронта: русские взяли Крым (или, по-гречески, Тавриду), выгнав оттуда турок и лишив тем самым Османскую империю возможности безнаказанно нападать на южные волости России. Празднества прошли в Петербурге пышные.

Фальконе вместе с Хайловым перестраивал литейную мастерскую. Печь у них получилась мощная, с четырьмя отверстиями: первое — собственно, топка, два других для загрузки металла и четвертое — выпуск плавки. Плавка же по специальным трубам поступала в окопку — форму для отливки.

Технология вкратце предусматривалась такая: с окончательного варианта модели в натуральную величину делается гипсовый слепок (это задача формовщика). В углубление слепка заливается расплавленный воск. Скульптор и слесарь устанавливают металлическую арматуру, а формовщик на этот остов помещает гипс, заполненный воском. Оболочку снимают, и скульптура оказывается восковой. Скульптор ее подправляет, доводя до кондиции. Воск посыпается, облепляется особым огнеупорным порошком — он, застывая, превращается в отливочную форму (опоку). После чего в нее должны подавать расплавленную бронзу: сплав, вытапливая воск, заполняет его место, превращаясь, собственно, в статую. После остывания разбивается опока, и отлитый монумент остается только отчеканить и зачистить.

Хайлов брал на себя обязанности и формовщика, и литейщика. Поммель — на подхвате. Им обоим полагалось по 15 тысяч ливров, а Этьену как руководителю всей отливки и установки — 80.

Зимние холода помешали их работе — пробную отливку перенесли на весну 1772 года.

В Рождество к нам пришли письма из Парижа: и печальные, и хорошие вести. Собственно, печальная лишь одна — умер мсье Кошон. А поскольку у него не было ни семьи, ни детей, он завещал все свое имущество моему брату, относясь к нему как к родному сыну. Кроме приличного капитала, Жан-Жак получил солидную долю в магазинах обуви и наш прежний дом целиком. Младшая сестра Фонтена, Маргарита, вышла замуж и теперь с супругом занимает несколько комнат на втором этаже. Отношения у брата с зятем сложные; сам по себе человек образованный, достойный, тот горит идеями преобразования общества — если раньше выступал за конституционную монархию, то теперь пошел дальше и мечтает о республике; брат опасается, что сего бунтаря могут арестовать и бросить в Бастилию, а его семейство (ведь Марго на четвертом месяце) надо будет кормить Жан-Жаку. Кстати, Луиза тоже беременна, роды предполагаются в марте.

Фальконе и я получили общее письмо от Дидро. Он писал, что Екатерина II наконец-то добилась своего: вскоре состоится поездка нашего друга в Россию. Спрашивал, можно ли ему поселиться у нас? Мы ответили без задержек, что, конечно, будем очень рады, приготовим комнату и снабдим ее максимальными удобствами. Разумеется, государыня будет ему показывать Петербург, поведет политические, философские беседы, но насущные дела не позволят ей проводить все время с ученым, и в оставшиеся дни мы займемся им сами, вывезем на море, в Петергоф и прочее. Предстоящий визит Дидро очень нас порадовал, ждали его с нетерпением.

Осенью 1771 года ровно пять лет исполнилось, как мы прибыли в русскую Северную столицу. Собрались за общим столом и отметили этот небольшой юбилей. Фальконе, поднимая бокал с вином, так сказал:

— Господа, больше половины пути нашего в России пройдено. Можно подвести промежуточные итоги. Сделано не все, что хотелось, но уверен, что сделано главное: наш проект одобрен, утвержден и вступает в финальную стадию реализации — после отливки последует установка на постаменте, тот готов уже вполне. Мы должны уложиться в три года, по контракту. Это вполне нам по силам. Выпьем же за успех нашего предприятия, за достойное его окончание!

В ходе празднества слово взял Поммель. Обведя нас глазами, произнес с улыбкой: