Мадемуазель скульптор

БЕЦКОЙ. В кабинет не пойдем, выйдет слишком официально. Сядем в библиотеке. Даша нам заварит кофе… (Отдает распоряжение.) Милости прошу. Разговор предстоит нелегкий. Что поделаешь, время принимать кардинальные решения. А иначе наша история с памятником Петру может оказаться глупой авантюрой. Допустить этого нельзя. Пейте, пейте. Вот бисквиты, вот конфекты, угощайтесь, пожалуйста. Ну, так что вы думаете об отливке, мсье Этьен?

ФАЛЬКОНЕ. Думаю, а не подыскать ли мастера здесь, в России? Я бывал на Пушечном дворе — наблюдал, как они отливали бронзовые шары для Гром-камня. Видел, как льются пушки. Очень, очень искусно.

БЕЦКОЙ. Пушки и шары — все-таки не статуя.

ФАЛЬКОНЕ. Думаю, дистанция небольшая, Иван Иванович. Если вначале попробуют лить небольшие модели, то затем смогут перейти к главному. Отчеканить и отшлифовать готовую статую не так сложно.

БЕЦКОЙ. Я бы согласился на русских мастеров при одном условии. Если вы возьмете на себя общее руководство по отливке.

ФАЛЬКОНЕ. Я? Помилуйте! Как смогу руководить, если сам профан в этой области? Все мои работы до сих пор были из глины, гипса, мрамора или фарфора. Никогда не занимался литьем.

БЕЦКОЙ. Как вам кофе? Получаем из Абиссинии. Раньше получали из Турции, но теперь — сами понимаете… Лично я чай предпочитаю, из самовара. Совершенно не кофеман, в отличие от ее величества. Но могу выпить чашечку на десерт.

ФАЛЬКОНЕ. Я тоже кофе люблю, но и чай люблю, а в России полюбил квас.

БЕЦКОЙ (смеется). Ах, квасной вы наш парижанин!.. Ну, тогда тем более сам Бог велел вам возглавить русских мастеров: ведь они же без кваса не могут обойтись! (Хохочет.)

ФАЛЬКОНЕ. Нет, не знаю, право, как решиться. Чтобы возглавить мастеров, надо самому разбираться во всех тонкостях совершаемого процесса, а иначе авторитета не будет, уважать не станут, за глаза начнут зубоскалить.

БЕЦКОЙ. Постигайте тонкости — что мешает? Почитайте книжки, походите на Пушечный двор, поучаствуйте в их литье. Ведь не мне вас учить.

ФАЛЬКОНЕ. Да, но время, время! Сколько времени уйдет на мое обучение?

БЕЦКОЙ. А теперь, бездействуя, лучше разве? Сколько времени уйдет на попытки найти новых европейских литейщиков? Да и денег, честно говоря, жалко: наши сделают в два раза дешевле.

ФАЛЬКОНЕ. А смогу ли уложиться до семьдесят четвертого года?

БЕЦКОЙ. Отчего до четвертого?

ФАЛЬКОНЕ. Мой контракт — на восемь лет. В семьдесят четвертом должен завершить памятник и уехать во Францию.

БЕЦКОЙ. Ах, оставьте эти формальности, мсье Этьен! Надо будет — продлим контракт. И потом неужели же вы за оставшиеся три с половиной года не успеете? Год на обучение вас и мастеров, года полтора на отливку, год на чеканку и установку. Непременно успеете.

ФАЛЬКОНЕ. Я в смятении, Иван Иванович. Как говорят русские, вы меня огорошили.

БЕЦКОЙ (смеется). Ха-ха-ха, огорошенный француз! Хорошо, подумайте над моим предложением. Кстати, ее величество знает о нем и поддерживает его. В случае вашего согласия разрешила выделить вам дополнительно восемьдесят тысяч ливров к уже заявленным двумстам. Пусть эти сведения станут для вас лишним аргументом. (Оба поднимаются.) Нынче вторник — жду вашего решения к пятнице.

ФАЛЬКОНЕ. Да, обдумаю все как следует. До свиданья, мсье.

БЕЦКОЙ. Был весьма рад побеседовать с дельным человеком. До свиданья, мсье.

Мэтр вернулся от генерала озабоченный, озадаченный, погруженный в свои мысли. Рассказав о состоявшемся разговоре, высказав сомнения, между тем добавил:

— Но с другой стороны, я смогу полностью воплотить все свои наработки. Никого не придется уговаривать, убеждать в моей правоте — сам себе хозяин. Пусть не с первой попытки — отолью так, как хочется.

Я ответила, что полностью с ним согласна, а Фонтен и помощник Эрсмана — Поммель — тоже нам помогут в меру своих сил.

Словом, в четверг на той же неделе Фальконе написал Бецкому, что согласен на предложенные условия. Он и я, мы не представляли еще, что за трудности ждут нас впереди.

2

Много времени по-прежнему отнимал Гром-камень. На Сенатской площади в сарае-ангаре шли работы по его обтеске. Возглавлял их Фонтен — как искусный резчик, — разумеется, под присмотром мэтра. Нужно было сделать так, чтобы оставалось впечатление дикой, натуральной скалы огромных размеров, но при этом основание не давило бы зрительно на саму статую. Фальконе часто повторял: «Пьедестал делается для памятника, а не памятник для пьедестала». И всегда нервничал, если его просили (а Бецкой практически в приказной форме) отсекать по минимуму. Но Этьен не был бы Этьеном, если бы не мог настаивать на своем, пробиваться, как таран, к намеченной цели, не взирая на глупые мнения окружающих. Для него работа находилась всегда на первом месте. Быт, любовь, семья — он о них не думал или, может, думал, но в последнюю очередь. И меня любил, конечно, но, по-моему, памятник Петру для него был главнее — и меня, и нашего будущего ребенка.