Если не считать грязной обуви и мрачного настроения, во всех остальных отношениях Кронберг выглядел как человек, находящийся на отдыхе и только что сошедший с парохода после речной прогулки. На прокуроре был добротный, идеально сидящий на нем костюм, на воротнике рубашки красовался галстук-бабочка. Температура поднялась почти до тридцати градусов, и Кронберг время от времени снимал шляпу, чтобы вытереть лоб носовым платком, который держал в кармане брюк. При такой жаре речной бриз был как нельзя кстати.
Прокурор двинулся дальше по берегу, туда, где была пришвартована большая весельная лодка, выкрашенная в темно-коричневый цвет. За долгие годы плавания она выгорела на солнце и местами стала просто темно-серой. На ее борту белыми буквами было обозначено «Жандармерия». Белая краска тоже потускнела и кое-где облупилась, а кое-где стала скручиваться на кончиках букв.
Под глухой стук лодки о причал Кронберг увидел, как на нее упала глубокая тень от приближавшегося буксира. В нескольких метрах выше по течению располагался причал для более крупных судов: буксиров, транспортного парома, судна, которое использовал владелец гусеводческой птицефабрики Шнейдер в Кечкемете. Кронберг слышал, как матросы на палубе буксира перекрикиваются друг с другом.
На траве у берега в умиротворенной позе лежала собака со своими щенками. Она наслаждалась солнечным теплом. Кронберг сразу же вспомнил, что его любимый пес Дэнди тоже любил греться на солнышке во дворе их дома. Ниже по течению мальчишки ловили рыбу с вершины валуна, который вдавался в реку. Яркое солнце окрашивало их тела в чернильный оттенок и подчеркивало стройность их силуэтов. Дальше по течению шли заросшие тростником болота, где охотились черные аисты, а еще дальше, недалеко от города Цегледа, находилось Ущелье ведьм, названное так в честь того, что здесь двести лет назад, в июле 1729 года, были сожжены на костре знахарки, не менее дюжины женщин, которых обвинили в колдовстве.
Кронберг услышал шорох у себя за спиной и, обернувшись, увидел то, ради чего он сюда пришел.
Во время своих визитов в Надьрев прокурор не принимал участия в допросах в доме деревенского глашатая, поручив это своим следователям, членам сельсовета и жандармам. Но ему предложили подойти на пристань, чтобы он стал свидетелем мрачного шествия. Сейчас Кронберг еще не знал, что та картина, которую он увидит, позже поможет ему сформулировать одну важную идею.
Прокурор наблюдал за вереницей одетых во все черное женщин, двигавшихся от дома деревенского глашатая по влажному лугу. Они шли, прижав подбородки к груди и сцепив руки перед собой. Они были молчаливы, напоминая молящихся монахинь, и только шелест их платьев выдавал их присутствие.
Среди десяти женщин Кронберг хорошо знал пятерых. Это были Кристина Чабай, Роза Киш, Анна Цер, Марица Шенди и Мара Фазекаш. Запястье Мары было забинтовано, и прокурор обратил внимание на то, что она держала его так, что ему были видны ее бинты. Он всмотрелся в Мару – и обнаружил в ней черты, роднившие ее с тетушкой Жужи. У Мары было такое же лицо человека, всегда готового к любой схватке, как и у ее матери.
Кронберг отступил в сторону, давая женщинам пройти. Во время этого движения он заметил вдали двух матросов, сошедших с буксира.
Прокурору было хорошо известно, что ни Кристина, обвиняемая как соучастница убийства своего мужа в 1923 году, ни Мара, обвиняемая по различным пунктам обвинения (в незаконных абортах, детоубийствах и других противоправных действиях), так и не сознались в своих преступлениях. Кристина категорически отрицала все обвинения в ее адрес. Мара была более уклончива в своих ответах. Марица Шенди в конечном итоге призналась в убийстве своего мужа и единственного сына. У нее просто не оставалось другого выбора, поскольку в каждом из скончавшихся обнаружили такое количество мышьяка, которого хватило бы для убийства десятка человек. Кронберг, переведя на нее взгляд, попытался обнаружить на ее лице хоть какие-то признаки раскаяния в содеянном.
Один из жандармов поспешил вперед, чтобы подтянуть весельную лодку поближе. Он крепко держал ее, пока женщины, пошатываясь, поднимались на борт. Многие из них никогда не плавали, и их впечатлила легкая волна, раскачивавшая лодку. Кронберг наблюдал за тем, как они, пытаясь найти равновесие, хватались друг за друга и за скамью, на которую уселись. Как только все женщины поднялись на борт, один из жандармов занял место на носу лодки, другой – на корме. Они оттолкнулись веслами от берега и взяли курс на север, к Сольноку. Это была перевозка первой партии обвиняемых из дома деревенского глашатая в тюрьму. В дальнейшем за ней последует еще несколько. Путешествие вверх по Тисе будет всякий раз занимать около четырех часов. Кронберг был разочарован лишь мыслью о том, что Жужи Фазекаш никогда не окажется на борту этой лодки.