Прошли вечер, ночь и бо́льшая часть дня. Комната, где лежала Анна, была вымыта, пятна крови протерты тряпками и кухонными полотенцами. Мешок из грубой мешковины, на котором она лежала во время родов, тоже был весь пропитан кровью, поэтому от него избавились (либо закопали, либо сожгли).
Лайош ночью приходил домой, хотя ему было велено держаться подальше. Его отвратительный запах и шум, когда он громко натыкался на скамью и другие предметы в комнате и кухне, потревожили Анну, однако вскоре она снова погрузилась в беспамятство сна.
К утру дети выскользнули из дома. Дочь пошла в школу. Анна редко отправляла маленькую девочку на занятия зимой, так как обувь у той была дырявой, и идти по зимней улице было слишком холодно. Но Мара, которая пробыла у Анны в доме практически всю ночь и вернулась перед рассветом, принесла прочную пару ботинок и одолжила ее. Что же касается сына Анны, то в тринадцать лет он стал уже слишком взрослым для школы, поэтому отправился в корчму помогать Розе Киш. Сама Роза Киш время от времени навещала Анну в течение этой ночи, а утром пошла открывать ее корчму.
С улицы доносились уютные звуки погожего зимнего дня. Сквозь тонкие окна Анны доносился топот лошадей и волов, лязг молочных бочек, катившихся на телегах, перезвон колокольчиков на фургонах. Однако резким диссонансом с мелодичными звуками, доносившимися снаружи, выступали тяжелые шаги Мары. Ее ботинки издавали глухой стук об пол каждый раз, когда она перемещалась по дому. Мара двигалась так, словно каждым шагом хотела потушить небольшой костер. У нее была такая же тяжелая и безжалостная походка, как и у тетушки Жужи.
Мара в целом была поразительно похожа и на свою мать, и на свою тетю Лидию. Анна не могла издалека отличить одну от другой, особенно когда смотрела на них со спины. Та, кого она принимала на площади за тетушку Жужи, обернувшись, оказывалась Лидией. Или же по виду Мара, выходившая из отделения почты и телеграфа, на самом деле была тетушкой Жужи. У них была одна и та же фигура, одни и те же контуры головы, один и тот же голос, одни и те же движения рук, одна и та же неторопливая, вразвалку, походка. Когда Анне случалось выйти из своего дома или корчмы, у нее был риск столкнуться с той или иной ипостасью тетушки Жужи.
Для жителей Надьрева не являлось секретом то, что тетушка Жужи помогала своей дочери принимать роды, несмотря на то, что доктор Цегеди-младший запретил ей это делать. Мара окончила специальные курсы у молодого доктора и получила его разрешение на самостоятельное родовспоможение, однако почти всегда ей в этом помогала тетушка Жужи. И в большинстве случаев можно было бы сказать, что это именно тетушка Жужи принимала роды, а Мара помогала ей. С учетом этих обстоятельств Анна испытала безмерное облегчение, когда увидела, что Мара появилась у нее в доме накануне без сопровождения своей матери.
Анна бодрствовала всего несколько минут, после чего почувствовала, что вновь проваливается в сон. Звуки и образы вокруг нее стали затуманиваться и постепенно пропадать, слой за слоем. Она изо всех сил старалась держать глаза открытыми, сосредоточив для этого все свое внимание на Маре. Новая повитуха Надьрева была одета в старое, но добротное платье, которое с годами почти не выцвело. С течением времени Мара потолстела в талии, поэтому платье немного собралось в складки на бедрах там, где был завязан фартук. Ее головной платок был туго натянут на лоб. Сзади он образовывал небольшой треугольник, который покачивался, когда Мара двигалась. Сейчас Мара стояла к Анне спиной, и та могла хорошо рассмотреть этот треугольник. Кроме того, Анна могла видеть, как с рук Мары свисали, шевелясь, розовые ножки ее новорожденного сына. Поджав маленькие пальчики на ногах, он пинал воздух вокруг себя и изо всех сил голосил.
Анна уже выбрала своему ребенку крестную мать. Замкнутый образ ее жизни оставлял ей мало возможностей завязать дружеские отношения с другими женщинами, поэтому именно Роза Киш стала ее ближайшей наперсницей, которая было хорошо осведомлена обо всем, что происходило в доме Анны. Роза Киш видела, что позволял себе Лайош в отношении Анны. Ей нередко приходилось накладывать Анне компрессы на те синяки, которые оставались после его пьяных выходок.
Однако Котелеш больше подходила на роль крестной матери, поскольку была ровесницей Анны и, что более важно, католичкой. Она жила довольно далеко от улицы Арпада, на окраине деревни. Несколько недель назад Анна отправила к ней своего сына с приглашением стать крестной матерью будущего новорожденного, и та согласилась. Теперь Анна подумала, что в ближайшие несколько дней ей нужно будет снова отправить его к ней, чтобы спланировать крестины. Анна мало кому рассказывала о том, что в прошлом году родила мертвого ребенка, когда роды у нее принимал доктор Цегеди-младший. Она практически никому не рассказывала и о других своих детях, которые не выжили.