Воспоминания Розы о поместье не были омрачены ностальгией. Оглядываясь назад и вспоминая события прошлого, она понимала, что достаточно быстро усвоила реалии своей новой жизни и приспособилась к ней. Впервые поднявшись по ступеням особняка в своем детском платьице и туфельках, она сразу же уяснила, что господин и госпожа были ее работодателями, а не родителями-опекунами, а их дети – ее повелителями, а не друзьями по играм. Она превратилась в зоркого сокола, взгромоздившегося высоко на скалу и обозревавшего незнакомый пейзаж. Ее детство было продано, но она прогнала страх и постаралась увидеть в новой ситуации выгоду для себя. Поместье стало для нее местом посреднических сделок: теплая спальня вместо промерзшей комнаты, хорошее питание, приличная одежда, уроки хороших манер и правильной речи вместо нищеты и бесприютности. Со временем, обладая своим соколиным зрением, она научилась подмечать и другие благоприятные возможности, которые ей можно было использовать в своих интересах.
Прокурор Янош Кронберг подошел к ступеням здания суда. У его ног кружилась пыль. Остановившись перед временными деревянными подмостками, сооруженными от улицы до входных дверей, он оглядел царивший вокруг беспорядок.
Ранней весной администрация города утвердила крупный бюджет на ремонт здания суда и тюрьмы. Средства должны были поступить от Лиги Наций, которая одобрила займы на послевоенное восстановление городской инфраструктуры. Утвержденный план преследовал две цели: поменять местами здание суда и тюрьму, чтобы обеспечить выход из здания суда непосредственно на оживленную улицу Горова, и удвоить вместимость тюрьмы, доведя ее до семидесяти заключенных. Последняя цель казалась Кронбергу абсурдной. Он не понимал, зачем такому небольшому городу, как Сольнок, иметь тюрьму таких размеров. Это было выше его понимания. Не дай бог, всякий раз думал Кронберг, если когда-нибудь за решеткой тюрьмы Сольнока окажется одновременно столько преступников.
Однако планировавшиеся финансовые средства были заморожены по бюрократическим причинам. Администрация города перегнула палку в отношении перестройки здания суда в тюрьму, а тюрьмы, в свою очередь, в здание суда. Имеющихся денег едва хватало на обеспечение судебных процессов по текущим делам. Как результат, груда камней, предназначенных для строительства, уже несколько недель лежала без какого-либо движения.
На боковой стене конюшни была развешена упряжь. Роза потянула к себе сбрую от своего коня и принялась распутывать переплетение пряжек и кожаных ремешков, пока часть их, освободившись, не звякнула об пол. Сняв упряжь с крючка, она почувствовала ее внезапную тяжесть в своих руках. Это было похоже на падающий в глубину водоема якорь. Кожа упряжи была холодной на ощупь, и Розу пробрал озноб.
Карл буквально умолял ее.
На полу конюшни лежала большая охапка соломы. Соломинки прилипли к подошвам деревянных башмаков Розы, мокрых от росы, царапали кожу ее ног, впившись в чулки.
Роза легким шагом подошла к своему коню, ласково поприветствовала его: «Привет!» Фонарь давал в конюшне лишь тусклый свет, но она так хорошо знала своего коня, что ей не требовалось яркое полуденное солнце, чтобы различить каждую его черту. Ей была знакома каждая длинная ресница на его веках, каждая вздувшаяся вена на его морде. Роза положила руку ему на бок и погладила кончиками пальцев по его гриве.
Когда она ласково заговорила с конем, тот опустил голову. Роза угостила его кусочком сахара и затянула храповый ремешок, а затем подшейник уздечки.
Роза подождала, пока Карл не ушел на работу в поле, после чего направилась в конюшню, прихватив с собой тот же узелок, который она привезла с собой в Цибахазу из Надьрева.
Роза запрягла своего коня и подтянула подпругу, затем подогнала шлею и, наклонившись, закрепила подхвостник.
Роза прошла к своей повозке, ее длинное платье по пути цеплялось подолом за неровности соломенной подстилки. Роза наклонилась, подняла повозку за оглобли и подтащила ее к коню, после чего продела оглобли в тяговые петли чересседельника. Если повезет, то она должна вернуться в Надьрев к завтраку.
Она была по горло сыта Карлом.