Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц

Эбнер прекрасно понимал, что, если эксгумацию Холибы одобрят, жители деревни придут в еще большее возбуждение. Деревенские всегда были склонны считать подозрительной любую смерть односельчанина вне зависимости от возраста умершего или состояния его здоровья. Расследование смерти Карла вызвало смятение в Надьреве, и Эбнеру не терпелось поскорее покончить с этим вопросом. Секретарю сельсовета всегда казалось забавным, до какой степени аффекта могли довести себя простые крестьяне по совершенно пустяковому поводу. За те годы, что он занимал свою должность, он получил бесчисленное множество анонимных писем с обвинениями того или иного жителя деревни в таких правонарушениях, как кража ведер из-под молока, или дров, или сельскохозяйственного инструмента. Порой односельчане обвиняли друг друга в актах вандализма. Однако та совершенно безумная истерия, которая поднялась из-за официального расследования убийства, приобрела совсем другие масштабы, поэтому Эбнер страстно желал, чтобы этот вопрос был поскорее закрыт. Именно по этой причине письмо от председателя областного Королевского суда Сольнока в ответ на запрос доктора Цегеди-младшего принесло ему облегчение.

В эксгумации было отказано.

Областной Королевский суда Сольнока признал, что он не может санкционировать расследование с учетом нехватки финансовых средств для его проведения. Займы Лиги Наций, которых ожидал суд, пока еще так и не были предоставлены. Грандиозные ремонтные работы в зданиях суда и тюрьмы были приостановлены, и областному Королевскому суду Сольнока, включая прокуратуру, которая курировала расследование убийств, приходилось экономить каждую крону.

* * *

Начало ноября 1924 года

Данош стоял за своим парикмахерским креслом с сигаретой в руке. От ее кончика поднималась тонкая струйка дыма, одновременно хрупкая и отталкивающая. Поднося сигарету к губам, Данош наблюдал, как ее краешек становится в тусклом свете ярче, когда он делал очередную затяжку.

Сумерки окрасили узкое помещение парикмахерской в черные и серые тона. Перед креслом висело зеркало, и Данош мог видеть, как в нем отражается комната. В небольшой фарфоровой чашке лежал помазок из конского волоса, на потускневшем серебряном подносе рядом с ножницами и кусачками для маникюра находились флаконы с маслами для увлажнения кожи после бритья и мыло. Бритва была уложена в кожаный футляр. На полке позади Даноша были разложены склянки с воском для усов и тоником для волос.

Окно парикмахерской выходило на улицу. Изнутри оно было все в отпечатках ладоней, которые он не успел протереть, а снаружи недавний дождь оставил на нем свой грязный след. Свет с улицы быстро гас. Данош внимательно наблюдал за той, кого он всегда боялся. Ковыляя по улице Арпада, она становилась все меньше и постепенно растворялась в размытом свете заката. Даношу казалось, что чувствует в комнате сладковатый запах табака из ее трубки.

Ее магия по-прежнему приводила его в ужас.

Данош еще раз взглянул на свое отражение в зеркале. Поднеся сигарету ко рту, он сделал затяжку и выдохнул дым, окутав себя его облаком. Когда это облако рассеялось, он всмотрелся в свое лицо. Оно выглядело пепельно-серым. Это был цвет ужаса. Ужаса, написанного на лице нового звонаря.

Двигаясь к своей цели

Это было «дело об отравлении»…

Джек Маккормак, «Нью-Йорк таймс»

Утром тетушка Жужи надела несколько нижних юбок, чтобы защититься от холода, который, как она знала, ей предстояло пережить во время намечавшейся поездки. Вместе они были теплыми, как стеганое пуховое одеяло, даже слишком теплыми для нее, когда она суетилась по дому, готовясь к поездке. Она встала рано утром, еще до света, чтобы испечь особый хлеб. Она все еще чувствовала его аромат, стоявший в кухне, когда вразвалочку подошла к буфету и выдвинула ящик, в котором хранила пачку белой бумаги. Достав один лист, она дважды обернула им хлеб, прежде чем положить его в свою плетеную корзину. После этого бывшая повитуха аккуратно сдвинула буханку в сторону, чтобы освободить место для других продуктов, которые она собрала с собой: баночек с вареньями, которые она наварила прошлой весной, леденцов, которые они приготовили вместе с дочерью, штруделей с маком. В кладовой она взяла с полки несколько флаконов со своим зельем, свежую порцию которого она приготовила на днях. Тетушка Жужи завернула каждый флакон в белую бумагу и аккуратно положила все склянки на дно корзины. Затем она подошла к своему пальто, надела его и туго затянула пояс. Повесив корзину на руку – для этой поездки ей нужна была только одна корзина, – она направилась к двери. Когда на тетушку Жужи на улице пахнуло обжигающе холодным, порывистым ветром, она поняла, что была совершенно права, надев дополнительные юбки.