Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка

Узнав, что моя мама услышала о статье в «Тал и Куал» и о волне домыслов, которую та породила, я позвонила ей. Она была в таком состоянии, что я с трудом донесла до нее то, что хотела сказать. После разговора с ней я сразу отправила текстовое сообщение старшему инспектору Бобу Смоллу о том, как мне неприятно, что полицейские объявляют Мадлен мертвой, не имея никаких доказательств, и о том, как ужасно мы себя чувствуем, оставшись без поддержки.

Боба как посредника между нами и британской полицией не посвящали в подробности расследования. Это нужно для нашего же блага, объяснял он, ибо если бы к нам поступала информация, которую мы не могли получить сами, это могло бы скомпрометировать нас. Учитывая тот объем информации, который полиция делала достоянием гласности посредством прессы, подобные доводы выглядели довольно нелепыми. Но Боб поделился с нами и другими соображениями. Он пояснил, что в английской полиции результаты работы собак-нюхачей считаются «сведениями», а не уликами, поэтому ему была совершенно непонятна очевидная зацикленность португальских сыщиков на предположении, что Мадлен умерла в номере отеля. Он сказал Джерри, что те, наверное, глазам своим не поверили, когда из Англии пришли результаты экспертизы.

На следующий день Джерри позвонил Кену Джоунсу, главе АСОП (Ассоциации старших офицеров полиции), который, как выяснилось, тоже был недоволен тем, как ведется следствие. Приятно было осознавать, что мы не одни так считаем, а значит, еще не сошли с ума. Но почему никто не заявлял об этом вслух? Многие высокопоставленные особы в частной беседе говорили правильные вещи, но создавалось такое впечатление, что никто не мог (или не хотел) ничего предпринимать. Если бы кто-нибудь встал и сказал: «Хватит! Все это неправильно!», дело могло бы принять совсем другой оборот.

Карлос Пинта де Абреу посоветовал нам подать в суд на «Тал и Куал». Мы написали заявление, но газета в скором времени обанкротилась, у нас появились более важные дела, и мы решили не доводить дело до судебного разбирательства. К сожалению, эта смехотворная и отвратительная статья не была полностью высосана из пальца. Я не хочу сказать, что полиция действительно считала, что это мы убили Мадлен. Такая мысль у меня даже не возникала. Но благодаря этой статье мы поняли, что источником всего этого недоразумения стали трения внутри судебной полиции. Напрашивался лишь один вывод: целью судебной полиции было заставить людей поверить в нашу виновность, чтобы как можно скорее закрыть дело, к которому было приковано такое внимание. А есть ли для этого способ лучше, чем использовать в своих интересах силу воздействия прессы? Вот вам и закон о тайне следствия!

Спешу добавить, что я не хочу всю португальскую полицию стричь под одну гребенку. Я знаю, что некоторые следователи действительно прикладывали все силы, чтобы раскрыть это дело, особенно в первое время, но их попытки докопаться до истины, как и наши, оказались тщетными, и причиной этого были постыдные действия их коллег.

В понедельник, 27 августа, со мной по телефону связалась Эстер Маквей, моя ливерпульская подруга детства, которая теперь стала телеведущей и кандидатом в члены парламента от Консервативной партии. Эстер входила в состав правления «Фонда Мадлен». Она сказала, что ее пугает сложившаяся вокруг нас ситуация и тревожит то, что все это принимает, как она выразилась, «политическую окраску». Эстер посоветовала нам для нашей же безопасности и чтобы «защитить доброе имя Мадлен» (не знаю, что она этим хотела сказать) как можно скорее вернуться в Великобританию. Теперь мне казалось, что на меня давят со всех сторон, и мне это не понравилось.

Однако в тот же день мы узнали, что нам придется освободить виллу к 11 сентября. Это известие все меняло. Мы с Джерри были вынуждены неотложно решать этот непростой и неприятный вопрос. Мы, конечно, могли снять другой дом в Прайя-да-Луш, но стоило ли на это тратить силы, если мы все равно собирались в скором времени уезжать? Мы еще какое-то время ждали, когда нас снова вызовут в полицию (чего так и не случилось), и наконец я скрепя сердце согласилась назначить дату отъезда. Остановились на 10 сентября. Это было одно из самых трудных решений в моей жизни.

Но я знала, что буду приезжать в Прайя-да-Луш, как только смогу, чтобы не терять связь с местом, где я в последний раз видела Мадлен, и напоминать властям, что я не допущу, чтобы об исчезновении моей дочери забыли. Я так и видела, как полицейские и члены правительства довольно потирают руки, глядя нам в спину, а потом быстренько прикрывают дело. Мне оставалось только надеяться, что я ошибаюсь.