Мадонна миндаля

— Синьор Луини, — строго сказала монахиня и выпрямилась во весь свой немалый рост. — Господь не стал мстить тем, кто заставил страдать этих святых женщин. Ведь это тоже были люди. Это не Он, а люди подвергли их жестоким пыткам. Прошу тебя, синьор, пойдем со мной.

И библиотекарша, чуть спотыкаясь, неровной походкой, которая выдавала ее преклонный возраст, хотя об этом трудно было догадаться по ее внешнему виду, повела Бернардино по лестнице куда-то вниз. Вскоре они оказались во внутреннем дворе монастыря, и художник обернулся, чтобы посмотреть, куда показывает ему монахиня.

— Эта круглая башня, — начала сестра Консепсьон, — построена была отнюдь не для нашего монастыря. Ей куда больше лет. Здесь некогда размещался цирк, старый римский цирк, построенный еще в те времена, когда Милан превратился в столицу Западной Римской империи. Здесь, на этом самом месте, где мы с тобой сейчас стоим, а также там, где другие сестры читают священные книги и молятся Господу, где мы выращиваем овощи и целебные травы, была арена кровавых развлечений и смерти. Там забавлялись безбожники римляне, видя, как умирают другие. Люсия погибла по обвинению приспешников императора Диоклетиана, Агата — из-за преследований слуг императора Деция. Их подвергли пыткам и казни обычные смертные люди, язычники, бывшие в свое время могущественными царями и императорами. А эта самая башня стала впоследствии тюрьмой для первых христианских мучеников: святой Жервезы, святого Протаса, святого Набора и святого Феликса. На этой арене когда-то мчались по кругу колесницы и несчастные гладиаторы, надеясь спасти свою жизнь, сражались на потеху жестокому императору Максимиану.

— Максимиану? — Бернардино вздрогнул, услышав знакомое имя.

Сестра Консепсьон быстро глянула на него слезящимися от старости и бесконечной возни с книгами глазами.

— Да. А ты слышал об этом императоре?

— Слышал. — Бернардино помолчал, припоминая то, что аббатиса рассказывала ему о святом Маврикии. — Он замучил святого Маврикия и зверски убил шесть тысяч шестьсот его воинов.

Сестра Консепсьон улыбнулась, демонстрируя почти лишившийся зубов рот.

— Именно так, — подтвердила она и, шаркая ногами, направилась обратно к башне. — А ты уже кое-чему научился, синьор Луини, — на ходу, не оборачиваясь, похвалила она. — Ты явно набираешься знаний.

Да, знаний он здесь поднабрался. Вот и сейчас он вертелся во все стороны, как волчок, с изумлением глядя на монастырские стены и круглую кирпичную башню. Ему было безумно интересно. История святого Маврикия, рассказанная аббатисой и словно ожившая тогда у него перед глазами на стене часовни благодаря силе его воображения, теперь получила вполне реальное подтверждение. Этот древнеримский император действительно существовал, он дышал, жил и развлекался здесь, в этом самом месте, любуясь теми чудовищными жестокостями, которые у него на глазах творили его слуги. И в этом самом месте теперь воздвигнут монастырь в честь того человека, которого этот император убил. У Бернардино даже голова закружилась. Он прилег на траву и стал смотреть на тучные облака, что собирались у него над головой. В душе его явно происходили перемены. И он действительно кое-чему научился.

И чувствовал, что вопреки себе постепенно приходит к Богу.

ГЛАВА 29 АМАРЕТТО

— Аманте?

— Амаре?

— Амарецца?

Симонетта и Манодората сидели за столом лицом друг к другу, и каждый держал в руках китайскую пиалу со сладким янтарным напитком, то и дело его пригубляя. Они пытались выбрать название для изобретенного Симонеттой волшебного зелья.

— Итак, — сказала она, — начнем все сначала. «Мандорла» — так у нас называют миндаль…

— Очень похоже на мое прозвище.

— Верно. А почему бы нам действительно не назвать его «Манодората»? Если ты не против, конечно. Ведь если б не ты, этот напиток никогда и не был бы создан.

Манодората покачал темноволосой головой, и бархатный «хвост» шапки, свисавший ему на спину, завилял у него между лопатками.

— Нет, это не годится. Ни в коем случае! Меня достаточно хорошо знают в здешних местах, и ты не получишь никакого дохода, подобным образом увековечив свою дружбу с евреем. Давай лучше посмотрим, что ты можешь предложить еще.

— Ну, например… старое латинское название миндаля: amygdalus…

— И что это значит?

— Так, по-моему, называются те миндалины, что у нас в горле.

— Вряд ли это привлекательное название для напитка, — фыркнул Манодората. — Что еще?

Симонетта снова пригубила ликер. Пока что она была не в силах открыто признаться Манодорате, что прозрение снизошло на нее именно тогда, когда она вспомнила о Бернардино, и в этом горько-сладком напитке словно дистиллированы были ее чувства к художнику: сладость и боль. А потому она начала так:

— Меня поразило то, что в этом напитке сочетаются сладость и горечь. А ведь и слова «amare» и «amarezza» — «любить» и «горечь» — очень похоже звучат, не правда ли?

— Вполне можно сказать, что в любви немало горечи, — кивнул Манодората. — Да и само слово «amare» является, по-моему, началом слова «amare-zza».