Мадрапур

— Вы задаетесь вопросом о конечной цели этого полёта без экипажа, Серджиус? Но быть может, у него вообще её нет… Имеет ли конечную цель сама наша жизнь? Ах да, правда, — тотчас добавляет он с лукавым блеском в глазах, — вы полагаете, что имеет, поскольку вы христианин. Что ж, попытаемся обнаружить её и здесь… Что вы сами об этом думаете? Каков, по-вашему, смысл этого автоматического полёта?

— Да ведь я вам только что сказал, что не вижу в нём никакого смысла, — говорю я, подавляя в себе нервное возбуждение, вызванное моей слабостью.

— Да-да, конечно, — говорит Робби. — Можно было бы, например, предположить, что ни один экипаж не согласился бы на такого рода полёт.

— На такого рода полёт?

— Вы прекрасно понимаете, что я хочу этим сказать, — говорит Робби, понижая голос. — Полёт столь… как бы поточнее выразиться… скажем, неопределённый…

Я признателен ему за его деликатность, ибо круг слушает нас с возрастающим неодобрением.

Через несколько секунд я снова заговариваю:

— Вы хотите сказать, что экипаж мог бы взбунтоваться против этого полёта в никуда и решиться на самовольную посадку?

— Да, — говорит Робби, — именно это я и хотел сказать. Поручить такой полёт людскому экипажу значило бы пойти на определённый риск, а при автоматическом управлении самолётом он полностью исключён. — И, выдержав паузу, добавляет: — Автоматическое пилотирование целиком подчиняет нас произволу Земли…

Мы замолкаем, и хотя беседа ведётся нами вполголоса и носит сугубо приватный характер, она вызывает в круге две совершенно противоположные, но в равной мере живые и быстрые реакции.

— Очень прошу вас! — скорбным тоном восклицает Мюрзек, поднимая на Робби полный упрёка взгляд. — Не говорите о «произволе» Земли! То, что вы называете произволом, — это высшая воля, которую мы просто не способны понять.

Это выступление явилось для меня неожиданным, оно показывает, что меньшинство, в которое наряду с нами входит Мюрзек, тоже расколото разным пониманием проблемы. Но у меня нет времени вникать в оттенки этого несходства. В разговор в свою очередь вступает Караман, который вещает официальным тоном.

— Господа! — говорит он, полуприкрыв веки и подёргивая губой; при этом он не смотрит на Робби и обращается только ко мне. — Я не буду от вас скрывать, что я в высшей степени сдержанно отношусь к фантастическим гипотезам, которые я сейчас услышал. Вполне возможно, что наш чартерный рейс выполняется не по тому маршруту и не по тому расписанию, какими следуют самолёты регулярных рейсов, но я не вижу никаких серьёзных оснований считать, что самолёт не прибудет к месту назначения.

Он повторяется, этот Караман. Все это он уже говорил, если не считать крохотной вставки о «маршруте и расписании» — аргумента, который он только что с трудом отыскал, чтобы хоть что-то противопоставить рассуждениям Мюрзек. Находка запоздалая и не слишком удачная, ибо, если только не пытаться перекраивать географию, вряд ли существует большой выбор путей из Парижа в Индию.

Караман высказался в очень суровом тоне, и круг, включая Блаватского, выражает своё одобрение с жаром, которого он до сих пор ещё не выказывал. А Робби внезапно начинает смеяться тем своим мелодичным пронзительным смехом, который, должен признаться, легко может вывести людей из себя. Да я и сам нахожу его манеры достаточно неприятными, особенно когда наблюдаю вблизи весь этот спектакль — эту мимику, подскоки и раскручиванья, которыми он сопровождает свой смех. Отсмеявшись, Робби окончательно приводит меня в замешательство, ибо он придвигает своё лицо к моему так близко, что мне кажется, будто он собирается меня поцеловать. Этого он, слава Богу, не делает, а тихо говорит мне в самое ухо насмешливым тоном:

— Как они всё упорно держатся за эту старую добрую легенду о Мадрапуре!

Его фраза мне почему-то не нравится. У меня такое чувство, что она задевает также меня и мои убеждения, хотя теперь я почти уверен, что мы никогда в Мадрапуре не приземлимся.

Я хочу перевести разговор на менее опасные рельсы и говорю совсем уже тихо, чтобы не навлекать на себя новой вспышки враждебности со стороны круга:

— Но какой, по-вашему, смысл в том, что мы находимся здесь? Чему мы служим? Не являемся ли мы подопытными кроликами научного эксперимента?

— Ах, мсье Серджиус! — откликается Робби с состраданием в голосе. — Опять вы впадаете в научную фантастику!

Вероятно, из-за своего состояния я сделался более раздражительным, потому что отвечаю ему весьма ядовито:

— Послушайте, Робби, не говорите со мной таким тоном. Моя гипотеза не так уж нелепа. В конце концов, вы не можете отрицать, что мы находимся с Землёй в определённых отношениях! Она нас слышит, наблюдает за нами, нами руководит.