Мафия СС

В 1956 году, когда автор этих строк осматривал те места, он насчитал по крайней мере двенадцать могил с фамилией Борман, которая, кстати, не так уж часто встречается в Берлине.

С февраля 1946 года службы безопасности уже больше не попадались на удочки Бормана. Они занесли его имя в список главных военных преступников, однако умолчали о неудаче с раскрытием гигантской сети нацистских беглецов, организованной задолго до подписания безоговорочной капитуляции.

Среди всех свидетельских показаний относительно Бормана, которые я собрал начиная с 1945 года, одна фраза повторялась словно рефрен: «Борман умел выходить сухим из воды».

Еще в Берлине, будучи военным корреспондентом, я имел возможность наблюдать шаг за шагом за поисками американской комиссии по военным преступлениям. Мне было разрешено даже бывать на некоторых допросах. Это кое-что дало.

Однажды вечером я присутствовал при допросе спесивого эсэсовского офицера из службы «коричневого дома» в Мюнхене. Поздно ночью он «помягчел» и сообщил некоторые сведения относительно эвакуации архивов этого «дома». Когда капитан американской армии задал ему последний вопрос: «Действительно ли вы верите, что Мартин Борман погиб в последние часы Берлина?», он выпятил грудь и сухо ответил: «Нет!»

Несколько мгновений спустя, когда сержант-стенограф приводил в порядок свои записи, а капитан снимал с вешалки фуражку, он добавил:

— Вы слишком плохо знаете самого изворотливого из всех наших шефов, к тому же самого богатого, если верите, что он мог позволить поймать себя, как крысу, вашим службам… Только идиоты вроде меня ничего не предусмотрели…

Подготавливая в 1960 году книгу о поимке Эйхмана, я терпеливо поднимался по ступеням иерархической лестницы израильских «параллельных служб». Тогда я и вспомнил слова, брошенные на допросе разочарованным, но неизменно высокомерным офицером СС. Наконец я оказался в скромной квартире, расположенной в квартале неподалеку от Бастилии. Один из главных «охотников», которые схватили за шиворот организатора геноцида, жил в том же городе, что и я.

Человек, встретивший меня, расположился в темном углу, очевидно плохо перенося яркий свет настольной лампы. Он сидел в широком кресле, согнув ноги. Его массивная голова казалась высеченной из мрамора. Ему стоило, по-видимому, больших усилий заставить себя рассказывать о событиях мировой войны, равно как о его охоте за нацистами.

— Итак, Мартин Борман жив?

Это был мой первой вопрос, заданный в упор.

Неподвижный взгляд темных и печальных глаз. Затем он сказал:

— Вот уж кто живее всех! Я сам его преследовал во время различных экспедиций, которые мы организовывали до 1958 года. Теперь другие люди сменили нас…

Я обещал М. Ф., как я называл его позднее в моих статьях, сохранить в тайне его настоящее имя.

— Под каким же именем, — спросил я, — живет сейчас главный сообщник фюрера?

М. Ф. снял свои очки, тщательно протер их и снова водрузил на нос. Слегка улыбнулся:

— Гольдштейн! Множество бывших нацистских беглецов в Латинской Америке выдает себя за немецких евреев, отказывающихся вернуться на Рейн. Такая маскировка им весьма удобна, и, что весьма любопытно, к ней позволено прибегать лишь самым главным из них.

Я знал от друзей, что М. Ф. истратил все свое состояние и неоднократно рисковал жизнью, пытаясь напасть на след Бормана на затерянных территориях Нового Света. В 1953 году его выводы были таковы: Борман жил тогда в Бразилии, замаскировавшись под европейского еврея-коммерсанта. Очевидно, у него было достаточно средств… А вот М. Ф. пришлось несколько раз прерывать свой поиск из-за недостатка денег. Преступники зачастую лучше оснащены и обеспечены, нежели правосудие, которое им противостоит. Эта истина хорошо известна тем, кто следит за метаморфозами мафии СС!

Как бы прочитав мои мысли, М. Ф. прервал молчание:

— Действительно, Борман — большой ловкач. Он всегда был первой скрипкой в партийной канцелярии НСДАП. Сила Бормана состояла в том, что он никогда не покидал Адольфа Гитлера. Он был его верным псом, его тенью. Всегда находясь рядом с диктатором-мистиком, часто погруженным в депрессию, нерешительным и неустойчивым, особенно после Сталинграда, Борман воплощал саму непреклонность национал-социализма. Он стоял у истоков всех декретов и приказов, столь роковых для многих народов Европы, а в конечном счете для самой Германии. Шла ли речь о создании специальных военных частей, об уничтожении поляков и романских народов, о ликвидации евреев — повсюду под приказами, адресованными генералу Йодлю, губернатору Польши Франку и даже самому маршалу Герингу, неизменно стояла подпись рейхсляйтера Бормана. В 1945 году телеграмма, исключающая маршала из нацистской партии, была подсказана и подписана Борманом.