Мафия

— Тайна?! — аж привскочил с места Валентин Борисович. — От партии? Вы… Вы понимаете, что, где и кому говорите?

— Понимаю, — сдержанно ответил Чикуров. — Но, во-первых, вы — это еще не партия, а во-вторых…

Но Голованов не дал ему закончить:

— Извините, товарищ следователь, в таком тоне продолжать беседу с вами я не намерен. Можете быть свободны.

Игорь Андреевич спокойно поднялся и, ни слова не сказав, покинул кабинет.

Все произошло так неожиданно и быстро, что я сразу и не сообразил, как реагировать. Тоже было поднялся, но секретарь остановил:

— Погоди. — Он зачем-то стал выдвигать и задвигать ящики стола, перебирать бумаги. — Ну и тип! Таким дай власть, дров наломают — страшно подумать! — все еще не мог прийти в себя Голованов.

— Ты тоже был не на высоте…

Говоря по правде, мне хотелось сквозь землю провалиться от только что разыгравшейся сцены.

— Своего защищаешь? — мрачно заметил секретарь.

— Этика есть этика.

— Всяк сверчок знай свой шесток! А товарищ зарвался. Кому он подчиняется?

— Прокурору республики.

— Понятно — многозначительно проговорил Голованов и снова принялся что-то искать. — Вот, — с облегчением сказал он, извлекая из завалов на столе листок.

Валентин Борисович встал, достал из холодильника, искусно скрытого в стене, бутылку боржоми, налил мне и себе.

— Охладимся… — перешел он на доверительный тон. — Послушай, Захар, ты ездил на прошлой неделе в Синьозеро?

— Да, забрал жену и дочь. У мамы гостили… Был всего субботу и воскресенье.

— А не надорвался? — усмехнулся секретарь.

— Не финти и выкладывай начистоту.

— Ладно, — вздохнул Голованов, вертя в руках стакан с играющей пузырьками минералкой. — Признайся, церковь помогал строить?

«Вот он о чем», — подумал я, а вслух сказал:

— Так она построена давно. Лет полтораста простояла. А когда рушили ее, каюсь, приложился к этому позорному делу. Одно хоть как-то утешает — несмышленышем был. Дурак, одним словом. А ведь меня там, оказывается, совсем младенцем бабка крестила. Мать наконец-то открылась…

— Тише ты! — цыкнул Голованов, испуганно оглянувшись, хотя мы были одни.

— Из песни слова не выкинешь, — развел я руками.

— Ну, за бабку ты не в ответе, а вот за свои теперешние проступки… — Валентин Борисович осуждающе покачал головой.

— Договаривай, договаривай.

— Это ты ответь: было?

— Было. Только не то, что ты думаешь. Помогал строить. Но не церковь, а склад. Колхозный.

— Э-эх! — постучал он глухо кулаком по своему лбу. — Ты в своем уме! Коммунист, областной прокурор, депутат!.. Склад-то нужен был, чтобы церковь освободить. Хочешь не хочешь, а вывод один: с попами связался.

— Этак можно договориться до черт знает чего! — разозлился я. — Лучше скажи, кто на меня телегу накатал.

— Не на тебя. На Якова.

— Твоего брата?

— Ну да! Жахнули прямо в ЦК, зам партийного секретаря возглавил кампанию за возрождение религии в колхозе. Так и написали. Яшку — в райком. Он сдуру и ляпнул: а чего такого, вон Измайлов повыше сидит и тоже строил. Первый секретарь райкома, лопух, нет чтобы посоветоваться со мной, звякнул по инстанции. Ну и засветил тебя. Видишь ли, бдительность проявил. Выслуживается, подлец…

— Мало ли еще карьеристов и дураков, — отмахнулся я. — Если на всех обращать внимание!.. Да и время вроде другое.

— Не скажи, — протянул Голованов, пристально глядя на меня. — Объяснение-то тебе придется писать.

— Что ж, напишу.

Секретарь зачем-то помедлил, открыл новую бутылку боржоми.

— Хочется тебя выручить, — проговорил Голованов со вздохом. — Очень. Ведь могут такую бодягу развести — не отмоешься. Что ли, взять на себя грех, замять? — многозначительно проговорил он. — Но уж больно ты негибкий. Напролом всегда прешь.

— Что ты имеешь в виду?

— Не пойму, что тебе Киреев? Карьеру на его несчастье хочешь сделать?

Я наконец понял, к чему он клонит.

— Ко всяким доносам мы уже привыкшие, — поднялся я, давая понять, что говорить на эту тему больше не собираюсь. — А насчет объяснения — завтра пришлю.

Простились мы сухо.

Вода из душа текла еле-еле. Хороший напор был только глубокой ночью, но Чикуров не решался мыться в столь поздний час, дабы не беспокоить людей в соседних номерах — слышимость чудовищная.

В самый разгар купания раздался телефонный звонок. Обернувшись банной простыней, Игорь Андреевич выскочил в комнату.

— Здравствуйте, — послышался в трубке женский голос. — Не узнаете?

— Да что-то никак не припомню, — извинительным тоном произнес Игорь Андреевич.

— Как же так, Игорь Андреевич, — грустно продолжали на том конце провода, — берег моря, вы непрошеным гостем появились на моем пляже…

— Эвника! — вспыхнул в голове Чикурова образ девушки. — Ради бога, простите. Коловорот людей, встреч…

— Понимаю. И в свою очередь прошу прощения, что звоню так поздно. Вы, наверное, уже легли?

— Нет-нет, что вы! Как говорится, детское время…

— Вы сейчас очень заняты?

— В общем-то дел нет, — неуверенно ответил следователь, глядя на лужицу воды, образовавшуюся у ног. — А что?

В трубке тяжело вздохнули, помолчали.

— Я вас слушаю, Эвника, — напомнил о себе Игорь Андреевич, чувствуя, что собеседница чем-то расстроена.