Маг. Биография Паоло Коэльо

В его записях можно отыскать множество подтверждений тому, что ему был чужд радикализм противников диктатуры. В дневнике полно таких утверждении: «Идея покончить с этим и установить коммунистический строи никуда не ведет, потому что это — такое же дерьмо», — или: «Вооруженная борьба — это путь в никуда, так было и так будет впредь». Но размах репрессий ширился, и гонениям в стране подвергались даже те, кто просто высказывал недовольство режимом, а также их друзья. Несмотря на строгую цензуру, установленную для газет, сообщения о насилии, которому по приказу правящей клики подвергались оппозиционеры, доходили до всех, а зловещая тень спецслужб нависла теперь над каждой головой. Одного друга Пауло арестовали люди из ДОПС только потому, что он решил поехать в Чили, а там правил социалист Сальвадор Альенде! За год до этого Пауло едва не хватил удар от ужаса, когда он прочел в газете, что его давняя возлюбленная, красотка Нэнси Унгер, была ранена, когда на Копакабане, сопротивляясь аресту, она стала отстреливаться. Теперь он узнал, что Нэнси в числе семидесяти политзаключенных была выслана из страны в обмен на захваченного отрядом Народного революционного авангарда посла Швейцарии Энрико Джованни Букера. Режим уже добирался до тех, кто вообще не имел отношения к вооруженной борьбе. Преследуемый цензурой композитор Шику Буарке де Оланда удалился в вынужденную эмиграцию в Италию. Жителей Баии Жилберто Жила и Каэтано Велозо обрили наголо в армейской казарме в Рио, насильно посадили в самолет и отправили в Лондон. Мало-помалу зрели «гроздья гнева» против военной диктатуры, но ничто пока не могло заставить Пауло преодолеть страх и высказать наболевшее вслух. Огорченный собственным бессилием предпринять что-либо против режима пыток и убийств, он впал в депрессию.

В сентябре 1971 года армейские части окружили и уничтожили в сертанах Баии капитана Карлоса Ламарка. Прочтя отрывки из дневника убитого партизана, опубликованные в печати, Пауло разразился длинной и горькой записью, из которой видно, какие противоречивые чувства боролись у него в душе. И он вновь расписался в том, что избегает даже здесь вести речь о политике лишь по одной причине: из страха. Но как же не протестовать, видя, что творится вокруг? И вот в одиночестве, заперев дверь, он лил слезы, рассказывая о своей боли: