Маг четвёртого ранга (СИ)

Иначе как ещё объяснить, что я впрягаюсь в эту повозку вместо сбежавших лошадей, и уцепившись за верёвки и цепи, напитавшись силой до отказа, тащу целую повозку на своём горбу, пока Рейвен подталкивает сзади, а Милька сидит на козлах и смотрит на поле боя, озорно комментирую, то, что там происходит.

Вот как это объяснить самому себе? Вот как понять зачем я это делаю? Неужели я стал настолько жадным ублюдком?! Ох... Прямо ощущаю как отец печалится на небесах о моей погрязшей во тьме душе... Однако мы же у тёмных воруем, хм... Может отец не так уж и печалится?

— О, светлые проигрывают! — пищит Милька погромче, чтобы я и Рейвен могли услышать.

— Вот это да! Князь со здоровенной бабищей машется... Ну та, что с молотом, которая у светлых за главную вроде кааааа, мать моя низушковая!!!! Он её голову снёс! Рукой! Просто сорвал вместе с шеей! Ровненько так! Просто герой! Кажется сейчас от светлых только трупы и останутся, ох и расстроится красавчик клирик...

И когда мы стали подниматься уже над краем и до Яра оставалось совсем немного, и кажется я даже начал различать его светлый балахон в бурой пожухлой траве, как вновь раздался голос Мильки, уже не на шутку встревоженный:

— Ох, да грёбанная бездна!!! Они заметили пропажу… опаньки...

На этом растерянно-радостном "Опаньки" мы наконец достигли Яра, и я, выпустив верёвки из рук, безвольным мешком из уставшего мяса свалился в траву.

Яр тут же подлетел, и зло зашипел:

— Да что же вы творите, мерзкие грязные падальщики?! Вы хоть понимаете, что...

Он не договорил. И Милька молчала. И Рейвен молчал. И вокруг меня расплывалось целое море удивления, что-то приковало всеобщее внимание, пока я лежу здесь и пытаюсь отдышаться и утереть лоб от пота, от тяжкого подъёма хоть немного отойти...

Но любопытство сильное чувство, и не в силах противиться ему, я с трудом встаю, потягиваюсь, хотя спину всё равно болезненно тащит куда вниз. Рахи спасает. И я уже более энергично обхожу повозку и встав рядом с товарищами таращусь вниз, на поле боя.

И то, что я вижу навсегда впечатывается в мою бедную уставшую от вечных дрязг голову.

Вдруг захотелось покоя. Захотелось вернуть в цветущий и ещё живой Хаммонд, и прожить там до дряхлой старости простую беззаботную жизнь фермера.

Однако, сильнее всего хотелось просто бежать. Как можно быстрее. Как можно дальше. Бежать не останавливаясь, чтобы спастись, чтобы выжить. Ибо то, что творилось внизу больше всего напоминало преисподнюю.

Плотные кубы дыма, что с тотальным шипением всё больше разрастались и тянулись во все стороны, захватывая, затягиваю, топя всю низину ядовитой смертью... А в том, что это яд – нет никаких сомнений. Лучшим примером служит огромная серебряная звезда, которую под конец сражения воткнули в землю.

Серебряный покров реликвии померк и с каждым мгновением становился всё более грязным, неказистым, и ржавым. И пусть пока проржавели лишь кончики четырёхгранной звезды, но с каждым мигом ржавчина расползалась всё дальше, захватывала всё больше серебра и на это становилось страшно смотреть. Как и на зелёный дым, что растягивался по округе. Он захватил уже почти всю низину, но стал менее плотным.

И сквозь его зелёную с желтоватым отливом пелену, Тодд разглядел чёрный купол. Его стенки дрожали, и постепенно сужались, но тут же рывками сдвигались обратно, и эта борьба ни на миг не затихала. Вдруг до Тодда дошло, что под этим куполом прячутся остатки тёмного племени, и скорее всего сам Катарон.

Это же в голову пришло и Яру.

Клирик выставил жезл вперёд, направляя наконечник точно на дрожащий купол. Одно из колец вспыхнуло, и из верхушки жезла вылетел пучок света. Ещё в полёте снаряд оформился во что-то более плотное, напоминающее копьё и, влетев в тёмный купол, тут же проделал в нём небольшую дыру.

Дыра в куполе почти мгновенно затянулась. Но из жезла Яра летели всё новые и новые световые копья, а дыры на барьере затягивались всё медленнее, и он постепенно сужался, оголяя из-под тёмной завесы дрожащих людей, что хватались за горла и пытались дышать, но вместо воздуха вдыхали ядовитую пелену.

Когда Яр опустил дрожащую от напряжения руку, тёмный барьер полностью исчез, и никто в низине больше не пытался дышать.

Среди лежащих на земле скрюченных тел возвышался один.

Он упал на колени, и смотрел в серые, безжизненные небеса, на которых больше не было мрачных чёрных туч, не было и вспышек, сверкающих золотым светом. А было лишь холодное зимнее солнце, что не светило, не грело, и было так же мертво, как и князь взирающей в небеса.

Из глаз Катарона катились чёрные слёзы. Не было на нём более костяной короны, она осыпалась пылью. Не было чёрного устрашающего крыла, оно слилось с тенями. А в глазах его не было жизни и грудь его не шевелилась, в тщетной попытке вдохнуть.