Маг четвёртого ранга (СИ)

— Эй, малышка, постой! — мой голос звучит почему-то так умиротворённо, словно я посреди людной деревенской улицы в ярморочный день и собрался купить малышке какую-нибудь сладость у приезжих торговцев.

Тиша вздрагивает, пялится в мою сторону на бегу, дико так, быстро. И пытается бежать ещё быстрее, из глаз слёзы текут, она смотрит в мою сторону, но не на меня, а около… вдруг доходит, что она то меня не видит, ведь она не питалась ещё живыми крысами в подвале магической школы, и не пожирала шею своего старшего братца, ведь это обычный ребёнок, а не порождение…

Шэн сам себя остановил на этой мысли, не решаясь и не желая её завершать. Вместо этого догнал ребёнка, подхватил малышку на руки, и крепко сжал в объятьях, однако та всё равно колотила его ногами по животу, и ручками билась о его заросшую макушку. А он тихо гладил её по спине, шептал на ухо:

— Успокойся, малышка… всё будет хорошо… ты просто успокойся…

В этот момент он вспомнил тихий голос отца этой девочки, и его просьбу Шэну о том, чтобы он просто посидел на месте и подождал, пока его сыновья разберутся с Фаей…

Вдруг сделалось неприятно горько. А ребёнок в его руках понял, что сопротивляться бесполезно и расплакался. Дрожащие детские руки обхватили его за шею, она прижалась лицом к его плечу, дрожа всем телом, она что-то лепетала невнятное, громко хлюпала, и утирала о его плечо горячие слёзы.

Он закрыл глаза, пытаясь прийти в себя. Как-то пытался успокоить безумную нервную дрожь уже в своём теле. Никогда до этого он не убивал с такой яростью, и сейчас, когда всё в нём улеглось, он ощущал внутри холодную пустоту, которую очень хотелось чем-то заполнить, но было нечем.

Шэн не знал сколько они так простояли, но девочка в его руках, видимо не совладав с напряжением, уснула. Он открыл глаза, перед ним, на удалении в пару шагов стоит Фая, с ног до головы заляпанная в крови, с неровным оскалом на лице. Она взирала на него странно, не то с теплотой, не то со скрытой издёвкой, и тон её слов нёс в себе те же неясные эмоции:

— Ты бы стал хорошим отцом… только не этой девочки, Шэн. Положили её на землю, а лучше зашвырни к её гнилому папаше.

Шэн сделал пару шагов назад, её тон напугал его, он не хотел выпускать дитя из рук, хотел защитить её, ведь в этом безумном кровавом мире, в которым он обитал последнее время, не было детской радости, не было ничего доброго и светлого.

— Что ты такое говоришь? Зачем мне… мы позаботимся о ней, вырастим, как когда-то вырастили тебя родители…

Он не смог договорить, напоровшись на её истеричный смех. Она смеялась так заразительно и так сильно, что схватилась за живот, а Шэн не смог сдержать улыбки, только ему было совсем непонятно, отчего же она смеётся?

А Фая сквозь смех пролепетала, едва внятно:

— Она мертва, придурок!

Страх. Впервые за эту безумную ночь ему стало по-настоящему страшно. Он отнял от себя дитя, с трудом оторвав от шеи её закоченевшие пальцы. Она казалась спящей, но не дышала, а с подола её лоскутного, явно вышитого матерью, платья стекала на землю мутноватая жижа. Она повисла в его руках неживым свёртком, а из её живота вывалились нити требухи.

Шэн невольно отбросил детское тело в сторону, тут же согнувшись и орошая бардовую землю рвотой. Он кашлял, задыхался, и снова сотрясался в новом рвотном спазме. А в это время Фая стояла рядом и заботливо хлопала его спине, она не знала помогает ли это, но кажется стремилась поддержать.

— Ты… чудовище… тварь, что убивает детей… зачем?! СКАЖИ ЗАЧЕМ ТЫ УБИЛА ЕЁ?! Она ведь ни черта не сделала тебе, она же ребёнок! — проорал Шэн, как только его перестало рвать, перед этим он оттолкнул руку Фаи от себя и сделал то, что по мнению Фаи делать не следовало. Он мало того, что повысил на неё голос, так он ещё и обозвал её тварью. ЕЁ?!

— Это я-то тварь?! Ты глаза свои выдел, ублюдок! Да они красным светятся как у последней тёмной твари! И этот ты МЕНЯ называешь тварью?! За что… за то, что я их убила… а где ты был, когда они утаскивали меня спящую в сторону, чем ты занимался в этот момент?! — тут она заметила трупы под его ногами, разбитые лица, обглоданную шею, и не смогла сдержать усмешки. — А ты в это время рвал их на куски и обгладывала шеи, — она больше не спрашивала, а утверждала, и он ошалевший, выпучивший на неё глаза, стоял и покорно слушал:

— Ты убивал родню это малышки, — при слове «малышка» лицо его дрогнуло, но её это не смутило, и она продолжила: — ты заживо пожирал её брата, у тебя всё лицо и шея в его крови! Но ты считаешь виноватой меня, всего лишь за то, что я избавила малышку от голодной смерти! Она бы сдохла с голоду в этом лесу одна! И не говори, что ты бы воспитал её, не верю… скорее бы впился ей в шею, как её братцу при удачной возможности, или как только бы эта пищащая сволочь тебе надое…